выдавил он из себя.
Надо же было хоть что-то сказать.
Ему никто не ответил, и в который раз Мариус подумал, что бывший магистр их всех убил бы – и не было бы никаких проблем. А он, Мариус Эльдор, похоже, делает сейчас большую ошибку, отпуская на волю озлобленных и, возможно, даже утративших рассудок людей. Стало совсем паршиво. Он обернулся к лекарю.
– А где женщина с девочкой?
– Дверь напротив. Ну, вы ж понимаете, мы не можем осматривать их всех вместе.
…Туда Мариус даже постучался, и только затем вошел. Комнатка была маленькой, женщина с девочкой сидели на койке. Помытые, одетые в те же длинные рубахи. Мариус отметил про себя, что женщине остригли волосы, очень коротко. Девочка тоже лишилась своей шевелюры. Едва завидев Мариуса, они прижались друг к другу, девочка спрятала лицо в подоле материнской рубахи. А Мариус отметил, что босая ступня и щиколотка женщины покрыты сетью свежих шрамов.
– Магистр, – лекарь чуть заметно поклонился, – что прикажете?
Мариус пожал плечами. Он не знал, что делать и что говорить, потому что здесь любые слова были лишними.
– Что с ними? – все же спросил тихо, кивнув в сторону бывших крагхов.
Лекарь дернул щекой.
– Что с ними? Крайнее истощение, побои, у женщины нога была размолота, я поправил. Даже хромать не будет. Девочка… лучше. Просто истощение, грудная лихорадка. Тоже убрал. В смысле, лихорадку. Жить будет.
Пока говорили, Мариус рассматривал двух несчастных. Коротко и неровно остриженные волосы оказались дивного медного цвета. Обе – и мать, и дочь – были черноглазыми.
– Выйди, я хочу с ними поговорить, – приказал Мариус.
И в самом деле хотел, сам до конца не понимая, зачем. Они взирали на него со страхом, но хотя бы взгляд был живым, особенно у ребенка.
Дождавшись, когда дверь хлопнет за лекарем, Мариус порылся в кармане, добыл оттуда маленький леденец и шагнул к замершим матери и дочери.Те вздрогнули и окончательно прилипли друг другу, почти сливаясь в один трясущийся ком. Девочка снова прятала лицо на груди у матери, а та еще вжала ее в себя, словно пытаясь закрыть худенькое тельце ладонями.
– Так. – Он остановился в шаге от них, – я ничего вам плохого не сделаю. Думаю, никто больше ничего плохого не сделает. Посмотри на меня, ну?
Это он обращался к женщине.
Она, вжимая голову в плечи, подняла глаза, полные животного ужаса. Тощая, щеки запали, на скулах кожа натянулась, обтягивая кости черепа. Под глазами были черные круги – от недосыпа, от голода, от пережитого. И губы синевой отливают.
– Уже хорошо. Как тебя зовут?
Она долго не могла ответить. Открывала и закрывала рот, давилась воздухом, словно что-то сдавливало ей горло. Потом кое-как выдавила:
– Телора.
«Говори. Говори, не останавливайся».
– А дочку как зовут? Как тебя зовут, малышка?
Он
