такая форма порядка. Желающие навести здесь другой порядок долго не задерживались.
– Женщины тоже?
– Интимный вопрос.
– Скорее личный.
– Тут нет ничего похожего на келью монаха.
– Ты был в келье? Настоящей? Как ты себе ее представляешь? Как в кино, вот такие своды?
Мэри изобразила руками полукруг над головой, затем скинула куртку. Даже не ища, где пристроить, небрежно бросила в угол, на пол. Одернула свитер, присела на диване с краю. Уперлась руками позади себя, вытянула длинные, как Олег уже успел рассмотреть, ноги. Вызывающе качнула округлым подбородком.
– Ну?
Олег пожал плечами, пристроил на комоде традиционно купленную бутылку виски, ляпнул, до сих пор не придумав, как дальше вести разговор и себя в целом:
– Вода на кухне.
– Запивать будем? О’кей!
Мэри улыбнулась. Не растянула губы, не скривила уголок рта – именно улыбнулась, широко, искренне, впервые с момента их знакомства. То есть за два последних часа. Этим вечером у Кобзаря многое случилось впервые за долгий период. Вернулся домой еще до полуночи. Порог берлоги переступила женщина. Наконец, эта улыбка…
– Так был в келье или нет?
– Вот пристала.
– Честно, сама представляла ее иначе. На самом деле видела только в кино. Все такое старинное, благостное, тихое какое-то. Полное святости всякой.
– Как это?
– Вот так. – Мэри чуть подалась вперед, развела руками. – Бабушка была очень богомольная. Когда упоминалось что-то такое церковное, сразу ее комнатка рисовалась. – Девушка заерзала, устраиваясь поудобнее. – Мы в своем доме жили. Не так уж зажиточно, но и неплохо. Знаешь, спокойно, стабильно. Я всегда знала, что будет завтра. Через неделю, месяц… Через год. Удобно так, понимаешь.
– Ну да. – Кобзарь тоже снял куртку, немного подумал, бросил рядом с курткой гостьи. – Уверенность в завтрашнем дне это называется. Или скука.
– Пусть лучше скучно, чем… – вырвалось у нее, но она не договорила, глотнула замолчанное, даже закашлялась. – Знаешь, к чему я. Бабушка жила в самой маленькой комнате, совсем квадратной. Окна выходили в сад, и каждую весну она видела вишневый цвет. У нас вишни были, яблони, абрикосы. Нужно чувствовать, как оно все пахло все время, с мая по сентябрь. Да, ранней осенью запахи не выветривались. Я очень любила их. А в Киеве абрикосы не пахнут.
– Ты же не фрукты нюхать приехала. – Он заученным жестом скрутил бутылке голову.
– Приехала… Сбежала, Олег. Мы бежали. Только кто-то от бомб, мы – от телевизора. – Теперь ее улыбка светилась грустью.
– Совсем каша какая-то. Монастыри, абрикосы, телевизор. Подожди, сейчас. – Кобзарь повернулся, остановился в дверях. – Или из одной посуды будем?
– Мы мало знакомы. Тащи чистую тару. Разве что захочешь, чтобы я читала твои мысли.
На кухне Кобзарь на короткий миг замер возле окна, неизвестно что высматривая в ночи. Город не думал гасить огни, вокруг каждый муравей жил своей жизнью. Мэри права. Очень важно знать, что
