потом жучка эта одна идет, а училки, то есть тебя, нет! Я все просмотрел, как сквозь землю провалилась.
Я стояла и хлопала глазами, не зная, что сказать.
– Хорошо, на безопасности Еленский не экономит: вся территория утыкана камерами. Это он после того случая… – начал охранник, но потом резко замолчал.
– Да ты холодная, как покойник! – ко мне подскочил другой, водитель, кажется, и накрыл чем-то теплым.
Только сейчас я заметила, что меня била мелкая дрожь, а вся футболка пропиталась влагой – то ли потом, то ли сыростью колодца. Меня проводили до входной двери дома и передали в надежные руки Марии Ивановны.
– Вы ей чего покрепче плесканите! – напоследок сказал мой спаситель и ушел, а я даже не поблагодарила его.
Няня привела меня в комнату и усадила в глубокое кресло. Всюду – на комоде, тумбочках, подлокотниках и подоконнике – лежали ажурные салфетки ручной работы. Мария Ивановна подкатила поближе к креслу журнальный столик, который покрывала салфетка-скатерть нежного серо-голубого цвета, связанная узором, похожим на лопасти мельницы. На стенах фотографии, с которых, задорно улыбаясь, смотрел один и тот же человек в разном возрасте: розовощекий пупс с погремушкой в кулачке, мальчонка-зайчонка у новогодней елки, обаятельный мальчишка в костюме мушкетера, первоклассник за партой с огромным букетом гладиолусов, вихрастый парнишка на велосипеде, статный юноша в костюме с красной лентой через плечо «Выпускник», рэпер с хвостом и гитарой, загорелый турист с фотиком на фоне Храма Святого Семейства в Барселоне и во дворце Великих Магистров на Родосе, лыжник на заснеженном склоне, счастливый жених с хрупкой невестой… Передо мной калейдоскопом проносилась жизнь Евгения Еленского.
– Это ведь Евгений Петрович? – наверное, гувернантке любопытничать не позволительно, но пережитый стресс стер все рамки дозволенного.
Мария Ивановна поставила поднос с чашками и эклерами на столик и, окинув взором свою коллекцию, улыбнулась, с ее морщинистого лица сразу ушло озабоченное и напряженное выражение. Похоже, эта женщина появилась в семье задолго до рождения Алисы.
– Да, это Женечка, – она разлила ароматный чай по чашкам. – Я добавлю коньячку в чай? Капельку для здоровья?
Я кивнула, если только капельку. Мария Ивановна открыла шкаф и достала початую бутылку коньяка.
– Я была няней Женечки вот с такусеньких, – она развела в стороны руками, вероятно, показывая размер Еленского. – Женя рано потерял родителей, считай, я его и вырастила. Своих детей Бог не дал, так что он для меня родная кровиночка. А он в благодарность не выгнал старуху на улицу, приютил в своем доме. Вот комнату отдал – большую, светлую. Женя такой… он хороший, добрый, послушный мальчик. А Алиса совсем другая.
На последних словах лицо Марии Ивановны снова приняло озабоченно-грустное выражение. Напряжение потихоньку отпускало – то ли дело в капельке коньяка для здоровья, то ли во вкусном чае с эклерами, то ли в неспешном рассказе старой няни. Я еще раз взглянула на
