яхта с кремовыми парусами, что выплывала сейчас перед его воспаленными глазами из дверей морга при слабом освещении лампочки, вполне походила на призрак. Очень красивый призрак, за которым хотелось плыть.
Яхта замерла рядом с телом дежурной, что продолжала пребывать в безмятежном, счастливом сне, качнулась и поплыла из янтарного солнечного облака в сырое пространство дождя. Еще немного покрасовалась ярким пятном на сером дождевом шелке и исчезла. Патологоанатом заставил себя подняться на ноги. Он должен догнать это чудо, потрогать его, если оно осязаемо, плюхнуться на его теплое деревянное дно и поплавать в сказочной пустоте, где нет ни людей, ни трупов, ни жизни, ни смерти, ничего. Хотя бы час или два побыть в полном одиночестве со своим «я», задроченным бестолковой суетой. Он доплелся до крыльца, ухватился за перила, уронил на них голову, перевел дыхание. Все кружилось, ноги не покидала слабость. Нужно идти, а они не могут.
Тело на лавке крыльца зашевелилось, хрюкнуло, засопело, зазевало, зачмокало. Проснулось.
– Ой! Что с вами?! Мамочка родная, папочка родименький, пресвятая дева-богородица! Кто ж вас так?! А я-то что ж, дура, тут валяюсь?
Дежурная вскочила, но ее тут же отбросило к стене.
– О-о-о-й! Голова-а-а-а. Ломается. Лопается. Неужто перепила? Нет-нет, я ж пареньку половину в глотку его орущую вылила.
Она, перебирая неуверенно руками по перилам, приблизилась к шефу.
– Родненький мой! Давайте сюда, здесь сухо, сейчас я одежу другую принесу, вот так, посидите секундочку, я мигом!
Женщина рванула дверь морга, та беспрепятственно открылась и пропустила ее в теплый полумрак.
– А-а-а-а… Ma-a-a-a… Ma-ма-а-а-а… – ее вопль разорвал предрассветную тишину.
Дежурная вылетела пробкой из морга. Прямая, вмиг протрезвевшая, потрясенная. Рот безмолвно раздувал меха, как испорченная гармонь, выпученные глаза говорили много, все сразу, но беззвучно. Она размахивала руками, артистично жестикулировала, словно глухонемая, но информация никак не прояснялась. Она засеменила к дождю, холодные капли остудили ее, подбежала к патологоанатому, прижалась к нему, как полоумная, закатив глаза, и зашептала в его ухо:
– Нет ее, нет-нет-нет, понимаете? Ни-ко-го-там-нет, понимаете?
Оторвалась и – в другое ухо:
– Девочки нашей миленькой нет!
Потом уставилась в глаза шефа и затараторила:
– Я пошла за одежей для вас, за сухой одежей. Вхожу. Тихо, чисто, тепло. Я ведь здесь на крыльце совсем продрогла, оттого и проснулась. Захожу поискать сухое белье. Думаю, дай посмотрю на красавицу нашу. Как она? Так ли свежа, как прежде… А ее… Нет. Ой, что делать будем? Куда же девочка наша девалась? Может, я совсем пьяна была, и мне все приснилось? Может, не было той девочки-то? А? Что вы все молчите? Я же с ума сойду от неведения!
Она легонько потеребила
