в Садок приехали.
Маня с Насей только обнялись с дороги, а Маня опять только о Ване Некрасове речь ведёт. Только о нём. Нася молчит в этот раз, не поддакивает и не посмеивается, а сама про себя думает: «Не видать тебе, Маня, моего Ивана, как своих ушей». Собралась садовская молодёжь на гулянье в Осиновике. Отправились туда же и сестрянки-подружки. Идут, новыми валенками по свежему снежку поскрипывают, обе об одном парнишечке загадывают. В декабре ночь рано приходит, да хорошо снегу накануне навалило свежего и ветерок тучи разогнал, луна вышла, вот и светло на дороге. В каждой избе лампы керосиновые горят, у каждого двора телеги стоят – со всей округи родственники нынче в Осиновик съехались. Жизнь хоть трудна и порой непредсказуема, а душа крестьянская всё равно праздника хочет после трудов праведных. Из каждой избы песни слышны. Грустные песни, протяжные. Пока девчонки до нужной избы по праздничной деревне дошли, у каждой уж план был готов, как Ванюшу в свои сети заманить. А Ванюша о том и знать не знает. Ему лишь бы поплясать да повеселиться.
Девчонки снег у порога отряхнули, в избу вошли, а там уж пляс вовсю идёт. Ваня сразу к новеньким подлетел да как начал коленца перед Насей выделывать, в круг завлекать. Она шубейку в угол скинула, шаль туда же, а платок красивый, тятей с ярмарки привезённый, на плечи накинула, рукой складки на новом сарафане огладила, бровкой русенькой повела и проплыла мимо плясуна дальше, в круг. Ваня за ней, и с одной стороны зайдёт, и с другой, ну и Нася не выдержала, рассмеялась, частушку озорную перед ним пропела. У Мани слёзы на глаза: «Ну чем эта Наська меня лучше? У меня и косы толще, да и лицом я краше, все так говорят. А она? Дылда конопатая! Глазки маленькие, а блестят, гляньте-ка, как крыжовенные ягодки после дождя». Маня припомнила, как тятя лонись с ярмарки кустик привёз да в садке посадил. Ягода диковинная, да твёрдая, кислая. Сначала подумали, зря тятя деньги на ветер пустил, а потом, к осени ближе, ничего, пообмякли ягодки, будто мёдом налились, и зёрнышки на солнце насквозь видны. Маня успокоилась на время, вспоминая тятину странную покупку, глядь, а милый Ваня уже перед ней самой выплясывает, в круг ведёт.
А Ваня в тот вечер ни одну из девок не обидел, с каждой спел-сплясал, а кое с кем, какая не против была, и в сени ненадолго выходил пошептаться да пообжиматься. Праздник ведь – гулять так гулять! Ох, Ванюша, озорник-сердцеед. Правда, Нася с ним в сени не пошла, опять в лицо рассмеялась да песню запела. А как она пела в тот вечер! Голос у неё сильный, красивый. Запевала всегда она – другие подхватывали. И так она пела легко, душа её пела, радовалась, замирала.
«Эх, хороша девка, – беззаботно думал Ваня. – Жаль, не про меня».
– Ну как, не присмотрел ли себе невесту? – приступила Василиса к сыну после праздника.
– Ты опять за своё? На что мне невеста, мне и так хорошо.
– Тебе-то хорошо, а мне каково? Тяжело мне одной по хозяйству
