не остаётся.
Минута, другая… Тишина тяготит. И я спрашиваю, шёпотом отчего-то:
– А что за дело?
Мужчина глаза открывает, смотрит на меня несколько мгновений к ряду, потом качает головой и устало выдаёт:
– Не важно, – думает секунду и добавляет: – Уже не важно.
Будь во мне любопытства чуточку больше, я бы непременно спросила, почему дело вдруг перестало быть важным, но… Я вновь поднимаюсь на ноги, подхожу к выходу и открываю дверь:
– Раз это, – говорю вроде уверенно, только неловкость всё равно теснится в груди, – Уже не важно, может вы уйдёте из моего дома? Мне очень спать хочется.
Последние слова выходят такими жалостливыми, что самой себя утешить хочется. Ещё и глупое желание вернуться к дяде Росму появляется, там я хотя бы знала, чего ожидать от ворчливого родственника, не то, что тут.
Ночной посетитель окидывает меня внимательным взглядом, в котором наравне с удивлением плещется что-то ещё, что-то незнакомое прежде. Заминка затягивается, и я уже собираюсь повторить свою просьбу, как мужчина с трудом встаёт, подходит почти вплотную.
– Неужели не боишься? – и губы растягивает в жутковатой улыбке.
Есть за мной такой грешок – устаю бояться. И вот сейчас вновь наступает тот самый момент.
– Почему же, – устало пожимаю плечами, – боюсь. Только спать мне хочется сильнее, чем бояться.
Сомневаюсь, что он проникнется насыщенностью прошлого дня, что я с трудом пережила без сердечного приступа и прочих смертельных хворей. Потому молчу, лишь жду, нетерпеливо вздыхая.
Мужчина вновь улыбается, на этот раз без намёка на сумасшествие и скрытые наклонности душегубца.
– Хорошо, – кивает удовлетворённо, хотя я решительно не понимаю, что же хорошего он видит во всём этом бедламе, и выходит за дверь.
Деревья со скрипом расступаются и корявые ветви возвращаются на свои привычные места. Удивляться я не стала, лишь угрожающе сощурилась, мысленно обещая дому-предателю разобраться чуть позже. И разбирательства эти вряд ли ему понравятся.
Далеко ночной посетитель не уходит, оборачивается, прячет руки в карманы брюк, только сейчас замечаю, что и крой, и сама ткань выглядят модно и дорого. По губам скользит ухмылка:
– Как тебя хоть зовут, потомственная фея?
То ли от взгляда его с задорными искорками, то ли от ухмылки этой, чувствую, что лицо вспыхивает жаром смущения.
– Криска, – бросаю тихо и смущаюсь пуще прежнего, – то есть Кристиана меня зовут.
– Кристиана, значит, – хмыкает понятливо.
– А вы? – спрашиваю зачем-то. Да только ответа так и не дожидаюсь, потому что на дорожке, где ещё мгновение назад стоял мужчина, уже никого не было.
– Чертовщина какая-то, – бурчу тихо и закрываю дверь.
Дом, как мне кажется, вздыхает с облегчением, а я грожу в пустоту пальцем и говорю:
– А с тобой мы потом поговорим!
