значит, как, вяло думал Фурман, по инерции представляя себе последние жестокие сцены этого кинофильма: ночь, заснеженные гаражи, погоня на скользких безлюдных дорожках. Схватка поворачивалась то так, то эдак…
Конечно, для обожравшихся полусонных гостей все эти пышные кремовые торты, шоколадные конфеты и домашние пироги были уже совершенно лишним грузом, как ни упрашивала тетя Полина попробовать по кусочку еще и того, и этого. Надо ведь было еще и до дому добраться.
…Всю долгую дорогу четверо Фурманов молчали, думая каждый о своем. Правда, когда они уже сели в метро, Боря похвалил Фурмана за то, что он догадался выпросить у Вовы Воннегута – мол, хоть какой-то толк от всего этого мероприятия.
У Фурмана было странное ощущение – как будто он недавно вывалился через какую-то дыру из своего небольшого светлого мира, центр которого находился в Петрозаводске, на другую, огромную и уже полузабытую им родную планету, где человеческая любовь по неким объективным, природным причинам не могла существовать в простом и чистом виде, а только в чудовищном смешении с какой угодно нелепостью, грязью, ненавистью, слезами и прахом. Нет, он совсем не хотел здесь задерживаться!
Годный к нестроевой
Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами.
Чтобы не впасть в отчаяние, Фурман уже с середины августа попытался взять свою жизнь под строгий контроль: сон – не больше восьми часов, затем пятнадцатиминутная физзарядка с гантелями, после завтрака два часа в порядке обязательного самообразования посвящаются изучению истории философии (для начала – по найденному среди Бориных книжек старому «Философскому словарю» и брошюрке Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии») и еще три-четыре часа в течение дня – чтению художественной литературы… А главное, он завел дневник, в котором все должно было планироваться и учитываться: ход учебных и литературных занятий, переписка, встречи, бытовые дела и денежные расходы с точностью до копейки (правда, пока он сам ничего не зарабатывал, из расчетов были исключены домашнее питание и квартплата).
Конечно, ему нужно было срочно искать работу. Самым простым вариантом трудоустройства была почта. Но дойти до ближайшего отделения у Фурмана почему-то никак не получалось, хотя в планах эта задача постоянно фигурировала.
Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от
