style="font-size:15px;"> Холодная, как камень алтаря. Я водил кончиками пальцев по ее шее, пытаясь нащупать бьющуюся жилку. Где-то здесь должна быть… Ну же, черт побери! Где-то здесь должна быть… если только она вообще бьется. Кажа была холодная и неживая. Кусок охлажденного мяса.
И тут я нащупал что-то. Или показалось? Я вжал пальцы сильнее, замер, даже дышать перестал. Сосредоточился, вышвырнул из головы все мысли. Лишь чувствовать тело, кончики пальцев…
Я чувствовал удары пульса в ушах, чувствовал, как они отдаются в кончиках пальцев, будто чуть вздрагивает холодная плоть под ними, – но это обманчивое ощущение. Это лишь вздрагивают мои пальцы. А кроме моего пульса ничего нет…
Нет, есть. Что-то происходило под этой каменной кожей. Слабо-слабо. Очень редко. Но это явно не мой пульс. Мое сердце успевало сделать четыре удара, прежде чем биение на ее шее повторялось.
Слава богам, есть!
Есть!!!
Минуту я боялся оторвать пальцы, боялся, что мне кажется. Но теперь я чувствовал ее пульс увереннее.
Свеча в левой руке мешала, я кое-как прилепил ее к полу. Склонился над холодным телом, бережно взял ее голову в руки, прижал к груди – будто дорогой подарок – и расхохотался. Понимал, что это ненормально, но ничего не мог с собой поделать.
Может быть, это и есть самый дорогой подарок в моей жизни… Она у меня теперь есть – жизнь! Моя жизнь.
– Паучишка ты моя милая… – я гладил ее лицо. – Жива, сука…
Потом достал флягу и свинтил колпачок. Сжал пальцами ее губы в бантик – показался кончик языка, маленький и сжавшийся, будто ссохшийся фрукт, даже на взгляд шершавый, – и влил ей в рот глоток коньяка.
Булькнул воздух в горлышке фляги, ей в рот выплеснулся еще один глоточек, еще, но ничего не происходило, – и страх накатил новой волной, руки одеревенели…
Она вздрогнула и закашлялась. Ее скрутило, она захрипела, широко открыв рот, жадно глотая сырой воздух, словно вынырнула из-под воды. Коньяк пузырился на губах, потек струйками по подбородку. Слишком долго в ее горле не было воды.
Я подождал, пока спазм пройдет, поднял ее голову повыше и повторил попытку. На этот раз она проглотила. Ее глаза распахнулись, а губы жадно сомкнулись на носике фляги.
Она сделала три глотка и снова закашлялась. На этот раз оттого, что это был коньяк, а не просто жидкость – она же глотала его как воду, большими жадными глотками.
Я отвел флягу – но она тут же вцепилась в нее. Попыталась что-то сказать: «Отдай!» – шевельнулись ее губы беззвучно, и она сморщилась от боли. Ее опять скрутило, слишком долго она не говорила, слишком долго лежала здесь, едва дыша, уже почти труп. Но от фляги не отцепилась. Вырвала из моих рук. Шумно втянула воздух – и вновь припала к горлышку.
Я ей не мешал. Коньяка мне не жалко, да и с пьяными чертовыми суками я еще не общался. Даже интересно.
Она сосала, пока не выпила все до последней капли. Тогда она с удивлением поглядела на пустую флягу, потрясла ее – и отшвырнула. Посмотрела на меня.
Кажется,
