буду я сам?
Если явление существует, и я нахожусь внутри круга, то какая разница, интересуюсь я фактами или нет? Я – внутри, и умереть у меня, наверно, такая же вероятность, как у любого из ста тысяч – такая же, как у Джона, у капитана Берроуза, у продавцов супермаркета «Гудвин», хозяина закусочной «Роше»… Любой из них завтра или в любой другой день может взять, например, стул и начать крушить мебель, или… не знаю что… и умереть от внезапной остановки сердца, а потом, когда его тело уже перевезут в морг, он позвонит жене и расскажет о погоде или о том, что вечером задержится, или… да какая разница – позвонит и поговорит, как ни в чем не бывало.
Я мог набрать номер Вакшанского и спросить: что он имел в виду, когда спрашивал, боюсь ли я. И я не мог набрать этот номер, потому что Вакшанский догадается, что да, боюсь и ничего не могу с этим поделать.
Я набрал номер и, когда Мери ответила, не сразу нашелся, что сказать, потому что позвонил, не представив заранее разговор. Вдруг. Такие поступки были мне не свойственны, и, когда еще звучал звук вызова, я хотел разговор отменить, но не успел.
– Добрый день, детектив Златкин, – сказала Мери. – Рада вас слышать.
Вообще-то я еще не сказал ни слова, так что она скорее рада была видеть номер моего телефона.
– Нужно встретиться. – Я даже не поздоровался и понял это не сразу, а после того, как Мери испуганно сказала:
– Что-то случилось? Кто-то еще…
Да, кто-то еще. Мери верно меня поняла, и я не стал вести лишние разговоры.
Встретились мы в том же кафе, сели за тот же столик, заказали те же кофе и круассаны – возникло ощущение, что мы и не расставались. Я обратил внимание: на Мери было то же платье и те же серьги. А какая у нее была в прошлый раз прическа, я не запомнил, и это меня смутило: я обязан запоминать и такие мелочи. Как же я был увлечен разговором (или этой женщиной?), что упустил из вида, возможно, и не существенное, но почему-то, как мне показалось, важное обстоятельство.
Я не стал ждать, пока принесут кофе и мы его в молчании и ожидании выпьем, – положил перед Мери на стол карту и сказал:
– Здесь «кто-то еще». А мы с вами тут. – Я ткнул пальцем в значок «Кафе». Мы были внутри круга – внешнего, все-таки, а не внутреннего.
– Не понимаю… – пробормотала Мери. – Я не сильна в схемах и картах. Я даже машину не могу вести по навигатору. Слушаю голос, который говорит, когда и куда сворачивать, а на экран не смотрю никогда. Сбивает с толку, и я поворачиваю не там и не туда.
Она улыбнулась, и я понял, что длинная эта и не очень нужная фраза нужна была, чтобы преодолеть взаимную скованность.
Я все объяснил. Принесли кофе. Точнее, наверно, принесли. Когда я отвлекся от объяснений, оказалось, что чашки наши пусты, а от круассанов осталась половинка последнего, мы оба не знали – чья это половинка, а потому оставили лежать на тарелочке.
Вывод Мери сделала такой же, какой пришел в голову мне – а может, я ей подсказал,
