ибо все это шаг за шагом приближает к цели, от которой никуда, к сожалению, не денешься…
Из таинственной комнаты Хлор вышел задумчивый.
– Шафран – это порошок из рылец крокусов, пряность и пищевая краска, – сообщил он. Мариус с Расмусом недоуменно переглянулись.
– Что показал кристалл, учитель? – спросил Уго.
– Ничего.
– Как ничего?
– Совсем ничего.
Все помолчали. Чрезвычайность ситуации ощутили даже Мариус с Расмусом.
– Невероятно! Не было случая, чтобы я не смог активизировать его. Наши летописи вообще такого случая не содержат со времен Просперо. Но Просперо – особый случай.
– И каков вывод, учитель?
– Вывод-то прост, дорогой мой Уго. Береги этого парня, как зеницу ока. Он должен выполнить задачу, суть которой мы постичь не в силах и которая ведома только Высшему Разуму. Он должен выполнить задачу – иначе я даже затрудняюсь сказать, что случится.
– Поворот истории? – замирающим тоном, столь ему не свойственным, спросил Уго.
– Не будем торопиться. Я думаю, мы все увидим в свое время. А пока… – старый алхимик подошел к Мариусу. Тот поднялся. Долгим, бесконечно долгим взглядом посмотрел Хлор в глаза овцепаса. Мариус оцепенел. Он видел только зрачки – они то расширялись, то сужались, они пульсировали, с ними пульсировала Вселенная.
– Я испытаю его своим эликсиром, – пробормотал Хлор.
– Вы думаете, это окажется сильнее кристалла?
– Ни в крем случае! Эликсир выявляет совсем иное. Он позволяет уловить скрытые мотивы поступков, квинтэссенцию намерений, о которых сам человек и не подозревает.
Соединенный с Хлором невидимой пуповиной, Мариус, как в полусне, миновал комнату, в которой на мощной подставке покоился зеленый кристалл, на своде было изображено звездное небо с двумя лунами, а в окно устремлялась расширяющаяся труба. Они оказались в крохотной клетушке с белыми стенами и черным полом, с кроватью и стулом. Неестественная стерильность помещения рождала в душе беспричинную жуть, которая только усиливалась большой гравюрой теургического содержания, висевшей на стене. Белые стены слепили – свет, исходивший из единственного окна, без потерь отражался от их абсолютной белизны. Комната казалась искривленной в пространстве. Эффект иррадиации, друзья мои!
Хлор усадил Мариуса на кровать и протянул ему флакон с темно-синей жидкостью, проговорив:
– Абель Бальбо!
Мариус сделал глоток. Жидкость оказалась тягучей и терпкой на вкус. Чего еще ожидать от жидкости с таким цветом? В помещении вдруг возникла мягкая флуктуация. Мариус почувствовал, как его голову окутывает что-то нежное, невесомое. Мариус парил в облаке розового пуха. Ласковое щекотание, волшебная нега, крики экстаза… Вокруг струились матово-белые потоки, из которых вырастали столь же матово-белые многосуставчатые, неестественно подвижные руки. Темнота – она существовала
