помещении ломбарда, за традиционным стеклянным окошечком, на высоком круглом стуле восседал субтильный дедушка, седенький и благообразный, в ослепительно белой сорочке. Синие бухгалтерские нарукавники, чёрная атласная жилетка и особенно лихо сдвинутая на затылок ермолка, обрамлённая венчиком редких белоснежных кудрей, – все эти детали вместе создавали гармоничный и совершенный, типично семитский ювелирный образ старичка. С помощью вставленного в левый глаз увеличительного монокуляра дед внимательно изучал неведомую вещицу, таинственно посверкивающую в лучах мощной настольной лампы.
«Красавчик! Ему бы вместо белой сорочки и жилетки – длиннополый шёлковый кафтан да цветной колпак на голову вместо ермолки, – улыбнулся про себя Сташевич, – получился бы настоящий волшебный персонаж Оле Лукойе из сказок Андерсена».
– В данной обстановке пёстрый колпак с кафтаном выглядел бы несколько неуместно, – пробормотал себе под нос дед.
– Здра-авствуйте! Я капитан Сташевич! А вы, похоже, чужие мысли читаете? – промямлил порядком растерявшийся Андрей. – Как Вольф Мессинг?
Старичок отложил в сторону изучаемый объект и выронил в подставленную ладонь монокуляр, чтобы поднять на опешившего визитёра младенчески голубые глаза.
– Оставьте эти глупости, милый юноша! Я не великий Вольф Григорьевич, а всего лишь скромный Лев Аронович, – улыбнулся старик белоснежной вставной улыбкой. – Поживите с моё – и вы таки тоже начнёте читать чужие мысли. Хотя не исключено, что к тому времени вы уже будете немножко путаться в собственных…
Андрей взял себя в руки и перешёл к делу. Он представился, описал внешность начпрода и спросил ювелира, не встречался ли тот с Гришаней.
– Разумеется, – пожал плечами старик. – Глупо отрицать, когда вы уже имеете информацию от пани Поплавской-старшей. Таки да, был у меня этот милый говорун. Более того, у нас с ним состоялась сделка в форме купли-продажи.
Каплан покопался в конторке и выудил из ящика на свет божий какие-то бумажки, ухваченные канцелярской скрепкой.
– Вот, взгляните, дорогой товарищ из ВЧК! Это полный сборник квитанций о покупке интересующих вас ювелирных изделий, – он сунул под руку Сташевичу заполненные бисерным почерком квитки.
– Ого! – чуть было не присвистнул Сташевич. – Двадцать тысяч в червонцах тридцать седьмого года! Что же он такого вам продал? И почему, собственно, данной гигантской суммой не заинтересовались компетентные органы?
– Странно, что ваша контора не в курсе, – хмыкнул Каплан, с подозрением косясь на Сташевича. – Я обязан незамедлительно сообщать в наше родное ВЧК, то есть, простите старика, в наше любимое МГБ РСФСР28, о любой сделке, превышающей сумму в двадцать пять тысяч рублей. В этом случае, как видите, было меньше. Наша дорогая советская власть тоже иногда не совсем дура! Не хочет сдатчиков ценностей распугивать, а то ведь всё самое
МГБ РСФСР – Министерство государственной безопасности. Старик-ювелир запутался в бесконечных переименованиях и реорганизациях советских «компетентных» органов: ВЧК (1917 – 1922), ГПУ при НКВД РСФСР (1922—23), ОГПУ (1923—34), НКВД-НКГБ СССР (1934 – 43), НКГБ-НГБ СССР (1943—53), НКГБ-НГБ РСФСР (1941, 1943—53).
