уже в сорок четвертом году понял, куда ветер клонит, и связался с вашей разведкой. Когда брали Берлин, отсиживался в кустах сирени. Рядом танки ваши стояли и стреляли куда-то, а я сижу в генеральском мундире, сверху на меня падают использованные снарядные гильзы. С тех пор не люблю сирень. Пока я в сирени сидел, в рейхстаге моего двойника расстреляли».
«Обычные танки, эт что? – перебивает его Чезаров. – Хоть и Пантеры. Сидим мы в траншее уже под Берлином, слышим танки идут. Звук совсем рядом, а танков не видно. Вдруг из тумана выползают… гробы. Черные, бронированные. Ползут и урчат. Мы замерли и очнулись только тогда, когда из гробов пулеметные очереди раздалась. Немцы специально танки свои… голиафы они назывались… под гробы замаскировали, чтобы ужас на нас навести. Мы их гранатами забросали, они остановились, но стали взрываться…»
«Вон гроб», – кричит Володя, указывая в сторону реки.
«Ой, гроб!» – истошно кричит Леночка.
«А вон еще! Плывут по реке».
«Где?» – спрашивает Шкловская.
«Пошутил», – смеется Володя.
«Что испугались? – хохочет Чезаров. – А каково нам было там, – указывает он куда-то назад, – на фронте».
«Хм, на фронте, – усмехается Борман. – Давайте лучше выпьем. Раскинулось море широко…»
Гости подхватывают:
«И волны бушуют вдали… Товарищ, мы едем далеко, подальше от нашей земли…»
«А расскажите, пожалуйста, про Гитлера», – просит жена генерала Бормана.
«Я могу рассказать вам про Еву Браун. Она была со странностями: ходила голая по замку даже при нас и мочилась в китайский фарфор. Хотите спою „Лили Марлен“? Я неплохо пою».
«Вы хорошо говорите по-русски. Почти без акцента».
«Я русский выучил только за то, что на нем разговаривал Сталин. Вы как-то странно на меня смотрите, Леночка».
«Знаете, я ко всему уже привыкла, общаясь с Николаем Андреевичем, но то, что вы говорите…»
«Еще и не то услышишь за вечер, – орет Чезаров, машет рукой, чтобы оркестр вновь заиграл мажорную мелодию, от которой Леночка сразу же заерзала в танце на своем стуле. – Теперь мы выпьем за наших красавиц. Беаточку, в частности». – и он, прежде чем выпить, следит за тем, чтобы никто не манкировал.
«О, лыжник», – говорит генерал, указывая в небо на пролетающего над верхушками деревьев лыжника с небольшим парашютом.
«О, едва по второй успели выпить, – говорит Чезаров, – а у тебя уже лыжники в небе мерещатся. Лыжники, они по земле ходят. Нет, по снегу, вот… по снегу катаются».
«Замнем для ясности», – говорит генерал.
«Для чего вам здесь веер, Леночка? Холодно ведь», – указывает Шкловский куда-то вверх.
«Как для чего, – говорит она с наигранным возмущением, – для красоты! Жарко к тому же!»
«Беаточка, – говорит Иосиф (Адабашьян) и подводит ее к стоящему неподалеку дивану, – я наслышан о вашей красоте, но такого не мог предположить. Вам нужно быть актрисой. Я это устрою».
«Мы
