style="font-size:15px;"> «О достижениях народного хозяйства», – подсказывает Шкловский.
«Вот-вот, о достижениях!»
«Они, как дети, – разводит руками руководитель, – несмысленыши. Говорить не умеют».
«Чему-то их в школе учили! Вот, ты, например, – указывает Чезаров на первого попавшегося, – скажи что-нибудь».
Калмык неопределенного возраста встает, раскланивается во все стороны, сложив руки на груди ладошками, и с достоинством заявляет:
«Мы… рабы, рабы… мы…»
«Кажется, нужно говорить, – спрашивает Шкловский, обращаясь к Чезарову, – мы не рабы?»
«Их так учили… – отвечает руководитель республики. – Они так приучены с детства».
«А-а, да? А вот там, кажется, русский сидит. Что за человек?»
«Да это разве человек? Так, ерунда-бирунда, библи-ап-текарь…»
«Что скажешь, библиотекарь?»
«Сатрапы вы!»
«Ах, сатрапы!»
«Наказать?»
«Пожалуй, стоит наказать за дерзость аптекаря».
«Пороть будем прелюдно, ястреба выпустим или из ружей отстреляем гуманными пулями?»
При его словах человек вскакивает и убегает.
«Гуманными, это как?»
«Резиновыми, – говорит руководитель республики, выпуская ястреба. – Убиват нэ убивают, но память о себе ас-тавляют».
«Хм…»
Ястреб тем временем нападает на беглеца и начинает его клевать.
«Проявим добротолюбие. Будем стрелять гуманными пулями».
Шкловский с хмурым видом сидит, скрестив руки на груди.
«И ты стрелял?» – спрашивает его жена.
«Нет, не стрелял».
«Присутствовал, он же гуманист, – поясняет Чезаров. – После, конечно же, банька была. Но это, скажу я вам, уже сплошная вакханалия. Местные девушки все, как на подбор, оказали не девушками».
«Какая же ты сволочь, – тихо говорит жена генерала, повернувшись к нему. – Все вы сволочи…»
Она направляет пистолет на молодого человека в мундире белогвардейца. Протягивая к ней руку, он залезает на подножку вагона.
– Люба! Люба! Поехали со мной, Люба!
– Нет, Александр, нет! Останься, ты должен отсидеть три года в тюрьме! Я буду ждать тебя!
– В Париж, Люба, в Париж!
Поезд трогается.
– Нет, дорогой, нет! Я люблю тебя, Саша! Я не отдам тебя врагу! – восклицает она и стреляет.
Он эффектно повисает вниз головой, сползая по поручням.
В одной из лож встает Сталин и делает знак рукой, и аплодисменты мгновенно смолкают. Он некоторое время молчит, а потом начинает медленно с расстановкой говорить:
– Мне… па-анравилась
