И только на следующий день, когда состояние дедушки стабилизировалось, поняла, насколько все плохо. Я пошла в больничную столовую купить себе что-нибудь на обед, а вернувшись, увидела сквозь окно в его палате миссис Бэзил, сестру дедушки и мою любимую двоюродную бабушку. Она женщина высокая и величественная, носит дорогие украшения и безупречные, сшитые на заказ костюмы, на ее лице всегда идеальный макияж. Так вот эта самая женщина сидела возле спящего дедушки, держа его за руку, и по ее накрашенному лицу текли слезы, оставлявшие темные дорожки туши.
Я никогда не видела миссис Бэзил плачущей. Она казалась такой маленькой. У меня сдавило горло и сжалось сердце. Я по натуре оптимистка – из тех, для кого стакан наполовину полон, – пытаюсь во всем находить что-то хорошее. Но при виде сокрушенной бабушки мое тело и душу охватила сильная печаль. Внезапно я слишком остро ощутила, что дедушка смертен, и мне живо представилось, какие чувства я буду испытывать, потеряв его.
Миссис Бэзил прижала ладонь дедушки к своему лицу и разрыдалась. На секунду я испугалась, что он умер. Затем его рука ожила, он мягко шлепнул сестру по щеке, и она рассмеялась. Тогда я поняла: пока все будет хорошо… но никогда уже не будет, как прежде.
Так в мое сердце вошла печаль. Первая стадия.
Вторая стадия наступила на следующий день и была гораздо хуже.
Как может изменить все простой акт доброты?
Дэш пришел навестить меня в больницу. Я купила в столовой еду, но почти ничего не съела: голову забили мысли о случившемся, и ни черствый сыр в сэндвичах, ни капустные чипсы (предлагаемые больницей вместо картофельных в жалкой попытке позаботиться о здоровье своих пациентов) не вызывали ни малейшего аппетита. Должно быть, Дэш услышал по телефону в моем голосе усталость и голод, поскольку принес с собой пиццу из моей любимой пиццерии «Папа Джонс». (Той, что находится в Виллидж, а не Мидтауне. Сравнили тоже!) Пицца оттуда – моя идеальная утешительная еда, даже если она остыла по дороге. Стоило увидеть ее – а главное, пиццу нес для меня Дэш! – и на сердце сразу потеплело.
– Как же я тебя люблю! – вырвалось у меня. Я обняла его, уткнулась ему в шею лицом и покрыла ее поцелуями.
Он засмеялся.
– Если бы я знал, что пицца приведет тебя в такой восторг, давно бы ее купил.
Дэш не сказал в ответ: «Я тоже тебя люблю».
Да я и сама осознала свои чувства, лишь произнеся эти слова вслух. И относились они не только к принесенной пицце.
Мои слова «Как же я тебя люблю!» означали: «Я люблю тебя за твою доброту и угрюмость. За щедрые чаевые, даваемые официантам, когда ты используешь кредитку отца. За твой умиротворенный и мечтательный вид во время чтения книг. За твой совет никогда не читать книги Николаса Спаркса и за твое смущение и обиду, когда я из любопытства прочитала одну, а потом еще парочку. Да, они пришлись мне по душе, и ты расстроился из-за этого. Я люблю спорить с тобой на тему литературы и люблю тебя за то, что ты признаешь: если тебе не нравится «фальшивое, неискреннее романтическое чтиво», то множеству других людей – включая и твою
