рявкнула, – чего ты вылупилась, идиотка! Марш в котельную!
Я быстро прошла мимо неё, чувствуя, как тяжелый взгляд прожигает в моём затылке дыру, и каждую секунду ожидая выстрела в спину.
В котельной было жарко, как в аду, и там, в отблесках огня, сидел голый по пояс, согнутый, худой человек. Он был похож на самого настоящего чёрта, сходство с которым ему придавали всклокоченные волосы, стоящие дыбом.
Обычно, я сушила одежду ночью в кухне, где было всегда тепло, но когда нужно было срочно привести в порядок униформу моих рабовладельцев, то приходилось сушить её у котла. Расправив развешанную на веревке одежду, я убежала, попросив кочегара проследить за вещами, пока я кое-куда отлучусь.
Кочегар был странный человек. Он всё время разговаривал сам с собой, причем одна его часть циничная и скептичная, беседовала с другой – благодушной и всепрощающей. Вот и сейчас, прислушавшись к его бормотанию, я услышала:
– Вещички отстирали, а совесть кто отстирывать будет? Кровью пахнет, никаким одеколоном не зальёшь зло сотворённое… С другой стороны, никто не знает, в чём истинное зло? В том, ли, что содеяно или в том, что не содеяно? Так им, людишкам этим и надо, клыки дьяволу до блеска начищающим и думающим, что он их за это пощадит… Ну, да пусть идёт всё, как идёт, может оно и к лучшему… умнее станем, если выживем…
У меня и так настроение было хуже некуда, а тут ещё этот апокалиптический кочегар со своими рассуждениями! Я побежала по лестнице к мамаше Богини.
Она как раз музицировала, играя какую-то легкомысленную польку, как нельзя, некстати, подходящую к моменту. Я стала стучать, но она не слышала меня. Но услышала Богиня. Она видимо дежурила у дверей, вместо дворецкого. Такое истошное мяуканье не смог бы заглушить целый симфонический оркестр и уже через несколько секунд мамаша Богини открывала мне дверь. Щёки её разрумянились, атласный халат блестел, как солнце, и жизнь была не так уж плоха в последнее время – и тепло, и сытно, да и Богиня питается, как королева. Увидев, в каком я состоянии, радость постепенно исчезла с её лица, как исчезают последние лучи солнца с петербургских мостовых.
– Что случилось? – спросила она тихим голосом.
Богиня тоже вопросительно мяукнула.
– Дела, хуже некуда, – ответила я, и поведала о случившемся.
Мамаша Богини уже была в курсе, что за люди мои соседи и что они могут сделать со мной и с ней тоже. Соседка была в смятении, но будучи мудрой женщиной, она рассудила, что это была не моя вина, а Крысообразного, вот пусть он и разбирается сам со своей любовницей.
– Я думаю, у него есть аргументы, чтобы успокоить разъяренную тигрицу, – наконец улыбнулась мамаша. А её усатая дочка, пристроившись на атласном плече и умело балансируя на нём, стала облизывать грудку.
Я вернулась к черту в кочегарку, где вещи почти высохли, и я могла уже забрать их с собой, чтобы погладить. Очень надеясь на то, что всё уже уладилось, я открыла дверь и обнаружила идиллическую картинку. Комиссаршу с Крысообразным, пьющих
