присели на сломанную лавку, смели листву руками. Сгорбленная Аяна между ними показалась себе сущим ребёнком.
– Так нельзя. Понимаешь, что это неправильно? – спросил сероглазый, заглядывая Аяне в глаза. – Мы можем помочь.
– Зачем? – спросила она глухо, стряхивая пепел. – В детский дом нас не берут. Мамку опеки не лишают. Заставить её любить нас тоже не могут. Подбрасывают денег, и на том спасибо.
– А соседи?
– А что соседи? Знаете, как они нас называют? Поросль… – Аяна невесело усмехнулась. – Поросль! Как будто мы сорняки какие-то, повылазили из земли и растем сами по себе. А я не сорняк. Я, между прочим, такой же человек, как и все…
Помолчали.
– К вам скоро придут, из соцзащиты, – сказал второй, почёсывая лицо. – Они помогут. Не закрывайтесь только, говорите с ними, просите всякие бумажки в школе. Поверь, в детдоме лучше, чем с такой матерью.
– А вы откуда знаете? – усмехнулась она. – Жили там?
Он промолчал.
– Вот именно, – сказала Аяна. – Хорошо учить, когда потом вернёшься домой и забудешь про нас. Ничего, зато школа жизни хорошая. Выживем здесь – выживем везде.
– А что делать, если не выживете? – отрывисто спросил сероглазый. – Как Машка ваша, а?
Теперь замолчала Аяна, покусывая обветренные губы.
К ним подбежал Санёк – друзья его расходились, подгоняемые окриками с балконов и звонками на мобильные. Аяна заметила, что брат рассёк коленку, а шорты его едва держались на торчащих нитках. Зажав мяч в руках, Санёк глянул на оперативников и спросил:
– А правда, что Машку поезд переехал?
– Правда, – грубо отозвалась Аяна. – Чё спрашиваешь?! Сам же слышал.
– Круто, – сказал Санёк, и глаза его потемнели. – А кровищи много было?
– Заткнись! – рявкнула Аяна и, вскочив, отвесила брату подзатыльник. – Иди домой, живо.
– Не пойду! – ощерился он, оскалил зубы.
– Саша, возвращайся лучше домой, – спокойно попросил второй, но что-то в его голосе заставило Санька вытереть нос, покрепче обхватить мячик и взбежать по ступенькам. Выстучав код от домофона, он прошмыгнул в подъезд. Громыхнула дверь.
– Поговори с соцзащитой, – сказал сероглазый. – Хуже не будет.
– О, – хмыкнула Аяна. – Будет. Всегда становится только хуже.
И, не прощаясь, она побрела обратно. На кухне всё ещё горел свет: мама продолжала пить. Уже в подъезде стало слышно, как ревёт проголодавшийся Петька.
Выдохнув, Аяна вернулась домой.
…На кухне стояла духота – тяжелый перегар смешивался с кислым душком из мусорки, куда отбросы приходилось заталкивать ногами. Аяна, не глядя по сторонам, водрузила на плиту кастрюльку со смесью для Петьки. Она пыталась бороться с бардаком, но это было бесполезно. Главное – малышня, о них-то Аяна и заботилась, хоть и не всегда получалось гладко.
Плохо,
