при крепостном праве, в живых оставалось немного. И революция была направлена вовсе не против этого давно не существующего права или этих бледных, искусственно разогреваемых воспоминаний.
Напомню: революция именовала себя социалистической, своей ведущей силой считала рабочих, а не крестьян, и была направлена в первую очередь не против давно отжившего дворянства и несуществующего крепостничества52, а против буржуазии, против капиталистического пути развития (в деревне в том числе), против «империализма как высшей стадии капитализма». А эти силы не случайно олицетворялись в работах Ленина не с немцами или евреями, не со штольцами и гинцбургами, а с русскими колупаевыми и разуваевыми, иначе бы народные массы его просто не поняли. Никакой национально-освободительной (непременно в таком бы случае прорусской) нотки в эту борьбу никогда (!) социалистами не вносилось53, совсем наоборот!
Революция порой принимала также и национально-освободительный характер: но исключительно на национальных окраинах, например, в Польше, Финляндии, Туркестане, Закавказье, а уж там-то она носила отнюдь не прорусский, а ярко выраженный антирусский характер54. И расплачиваться после революции за роль «нации-угнетательницы», «великодержавного держиморды» предстояло вовсе не сгинувшей якобы нерусской элите, а русским же рабочим, крестьянам и интеллигенции.
В свете сказанного построения Соловья об этнической чуждости элиты становятся ненужными, они ничего не могут объяснить нам в перипетиях Октябрьской революции и Гражданской войны.
А вот запутать, к сожалению, могут многое. И пустить по ложному следу – могут. Покажу, каким образом это происходит.
А происходит это при помощи всего двух приемов: 1) исторического оправдания российских социал-революционеров и социал-демократов (большевиков в частности) и 2) замалчивания национальной принадлежности их руководства. Ибо ничто так не препятствует апробации Октябрьской революции клеймом «русская», как конкретно-исторический, а не спекулятивно-умозрительный анализ ее акторов, целей, задач и результатов.
Но стоит только сотворить фигуру умолчания из происхождения революционных деятелей (особенно руководящего состава), да пройти молчанием катастрофически антирусские результаты Октября, да при этом отождествить цели и задачи большевиков с русскими «архетипами», с глубинными потребностями «русской этничности» – и готово дело: перед нами «Великая русская революция». А в действительности – обычный интеллектуальный подлог.
С чем мы сталкиваемся в этом смысле в книгах Соловья и Сергеева? Приведу их наиболее капитальные идеи и выразительные цитаты.
* * *
Почему победил Октябрь. Основную причину победы Октября, а тем самым его историческое оправдание, Соловей ищет и находит в глубинах русской национальной психологии, вплоть до обращения
Остатки усадеб были доразгромлены, а остатки дворянского землевладения переделены, как и положено, после буржуазно-демократической революции: Февральской. После Октября громить и делить уже было практически нечего.
Даже такого вождя контрреволюции, как Петр Николаевич Врангель, с его столь характерной фамилией, не принято было попрекать немецким происхождением. «Белая Армия, черный барон // Снова готовят нам царский трон!» – пелось на его счет в революционной песне, ставшей народной: Врангелю приписывали реставрационные, но вовсе не оккупационные мотивы!
Обратим внимание: революция, собственно, и началась в 1916 году именно с национальной окраины, с т. н. Среднеазиатского восстания, охватившего десять губерний Туркестана.
