– белые, пушистые, как котята, шарики. Ему захотелось их погладить. И показалось, что он теперь не один в комнате.
Впрочем, с тех пор, как он начал замечать окружающее, он никогда не оставался совсем один. В шкафу жил запах платьев Олеси… Платьев давно не было, не было и Олеси, но запах остался. В старом кресле обосновался плюшевый ослик Иашка, который больше не нужен своему выросшему и ушедшему из этих комнат хозяину. А в окнах обитал утренний свет: он качался в прорезях кружевных занавесок, постепенно становясь все ярче, а если очень повезет – взрывался солнечными бликами в серванте.
Солнце входило в дом с кухни, окна которой смотрели на северо-восток. Ясным утром она наполнялась солнечным светом, но как-то не прямо, а косвенно, не резко, а осторожно. Утренние лучи не такие, как дневные. Они заглядывают нерешительно, словно спрашивают: «К вам можно?» Потом забираются в помещение, осматриваются с любопытством: «А что это у вас тут? Сахарница металлическая? Как она хорошо блестит! А вот чайничек бы почистить не мешало…» Он любил эти первые лучи еще низко стоящего солнца, любил их обещание и детскую непосредственность.
Тем временем света и весны становилось все больше и больше, долгие зимние сумерки отступали, и уже вот-вот должны были появиться первые листья… Воздух, врывавшийся в форточку, пах весной – тем особенным запахом, который он назвал «металлическим», потому что не мог найти более точного слова. Свежий металлический запах весны…
А в конце апреля неожиданно пошел снег. Он шел долго и молча. Казалось, будто целые сугробы падают с неба, медленно и прямо, и не успокоятся до тех пор, пока не выкрасят весь город в белый цвет. Но сидящий у окна человек в инвалидной коляске понимал: свет, заливающий мир, – все равно весенний, и скоро придут, никуда не денутся, белые ночи. Да и в воздухе по-прежнему стоит что-то невыразимое, но несомненно весеннее… И он открыл окно, чтобы в этом окончательно убедиться. Хорошо, что верхние шпингалеты были давно сломаны.
Облака сегодня какие-то деловые. Они быстро и сосредоточенно пробегают мимо, стремясь к одной, только им известной цели – белые ватные овечки, гонимые невидимым пастухом.
С неделю назад Шурик принес ему фотоаппарат.
– Пап, а если попробовать фотографировать? – предложил он. – Ты так смотришь на вещи, на небо… ты не хочешь попытаться…
– Остановить мгновение? Это чревато.
– Нет, я серьезно. Ты же не можешь целыми днями сидеть вот так.
Сын у него удивительно чуткий, внимательный. Вызвал мастеров и все в его квартире приспособил к его новому состоянию: убрал пороги, опустил вниз выключатели, поменял ванну на душевую кабину… Это же сколько денег стоило и времени! А у него ведь и у самого вечно полно забот с семьей.
И, конечно же, сын заметил, что отец охладел к литературе, как бы парадоксально это ни было. Впрочем, вообще трудно предсказать, что случится с человеком, когда его привычная жизнь
