они, эти глаза, – словно бы… видели его ещё минуту назад!
Он всё понял…
Затем и пришёл.
– Тёть Шур. Прости.
Они, глаза, там, на печке, будто чего-то мысленно поискали… чем бы кинуть?.. но ничего не нашли…
– Уходи.
Устало и настойчиво – и словно бы, опять, в сотый раз.
Голос – тот же: был скандальный – теперь сухой и тихий…
Значит, он – пришёл.
Пришёл!
– Тёть Шур. Прости.
Глаза те… хоть и не моргали, всё искали… ещё чего-то…
– Уходи.
Наконец – он словно бы сладко забалдел.
Долгожданно.
– Тёть Шур. Прости.
– Уходи.
…На крыльце, в коридоре – уже топали, топали!
Вбежали, что ли, двое.
Захрипели, зашипели.
От удушья.
Не могли ничего внятно сказать, крикнуть.
От злобы. От ненависти.
…Вытолкали его, податливого, на улицу.
Он почувствовал: хватки к его бокам были – брезгливые…
Он пошёл опять по деревне – но уже как бы на каждом шагу увязая и глядя теперь себе под ноги.
Не на кого теперь и глянуть: всем вокруг, судя по всему, даже и непонятно – что такое путь к свободе…
И словами об этом не растолковать.
…Мелькали вот всё перед ним те загорелые лица и плечи – дочь старшая тётки Шуры и внук тётки Шуры.
Прибежали, значит, с огорода.
Он бы мог их обоих запросто расшвырять. Но, под их толчками как бы детскими, он податливо вышел сам.
И оба они немного изменились: стали, что ли, строже.
…Не надо, не надо было её…
Ну – её, её…
Но тогда – тогда понималось другое.
А – ничего не понималось.
Просто всё завязывалось, получалось и было – само собой.
Как же на неё, на самую красивую и в классе и в деревне, было не заглядеться!.. как же было за нею по дороге из школы и вечерами не бегать!.. как было из-за неё, из-за такой весёлой и балованной, не драться с другими одноклассниками!.. как было её не затаскивать в заветный сенной сарай!.. и, уходя потом в армию, не наказать ей строго его ждать… как затем сходу не жениться – на ней, только на ней!..
И как же её – жену, родную жену – было не упрекать и не ругать, а потом и не бить, когда она стала с работы, с фабрики, с «махорки», приходить выпивши?.. как не протрезветь небывало, когда она, как он выследил у проходной, вечером с кем-то целовалась, притом с тем настоящим, женским, смехом?.. как тут же не выпить из горла, будто воду, бутылку?.. и как было – не лететь, махая кулаками и ногами, и не лететь, и не лететь?..
Так, выходит, всё на белом свете устроено.
Он её не мог не бить – она от его ударов не могла не умереть.
Она ему изменяла – она не могла ему не изменять, да и что за измена – «просто так»: ведь вокруг столько и других симпатичных мужиков.
Она не могла не пить – ведь чуть не
