на спину…
И не простила – как бы вообще ничего.
Вот она умирает больной развалиной – а дочка, небось, ушла в расцвете лет, да ещё и навеселе… вот она валяется, всем в тягость, – а этот отсидел своё и теперь шагает молод и здоров: недаром его хорошенько разглядела…
Она – она и мучается больше всего потому, что никак не можется ей помереть.
А этот – что-то же этакое бойкое взял в голову: иначе бы не пришёл.
Только лишь это – и о дочке, и о нём, кому и звания нет, и о самой себе – она поняла.
А он, получается, не только остался жив, не только будет и дальше жить – но превозмог и даже превзошёл что-то обычное в обычной жизни!
Вот она и вся тут, старуха.
Никого не простила и ничто не простила.
И в самом деле – худо…
…Прости и уходи.
Ты, старуха.
Прости его и умри. – Прости сначала его, а потом можешь и умирать. – Прости прежде всего хотя бы его, кто приходил за прощением, и после этого более или менее спокойно уйдёшь.
…Ты, освободившийся. – Вот уж теперь подлинно – освободившийся.
Да, уходи.
Прости её и уходи. – Сначала прости старуху, которая ещё не умеет прощать, и просто уйди из этих краёв прочь.
Да и давным-давно раньше – и тогда тоже надо было сделать тебе так же: простить свою жену и уйти от неё.
Простить и уйти.
…Или – но это даётся изредка кому! – и вовсе уйти.
От себя.
Который не умеет прощать совершенно.
И остаться с той, с нею.
С такой, какая уж есть.
Ярославль, 25 мая 2018
Добро
1
К Надежде Карповне сейчас нельзя «на уколах пожить» – у неё вторую неделю «живёт на уколах» Таисья из Рылова. Как только она и умудрилась поспеть раньше других старушек, желающих подлечиться? Даром, что восьмой десяток: приковыляла «на трёх ногах» – с палкой. Будет она жить у Надежды Карповны – посчитай – и ещё три недели, раз ей прописано тридцать уколов. Вот уж после неё.
Днём Надежда Карповна на работе – в поселковой больнице, где она фельдшером; Лукьяновне, матери её, некогда лясы точить – она всё по хозяйству: то у печки, то в огороде, то на дворе – и Таисья скучает одна. От телевизора у неё «в глазах рябит», вязанье, как на грех, забыла второпях дома, и целыми днями скрипит она диваном, где её постелили, то приляжет, то сядет; слушает радио да листает журналы «Здоровье». Лукьяновна лишь мельком заглянет к ней в переднюю комнату. «Ну, каково?» – спросит. «да вот лежу» – ответит Таисья. Или: «Да вот сижу», – и затрясёт плечами, прикроет ладошкой беззубый рот – посмеётся от стыда за своё безделие. В обед, правда, и Лукьяновна, набегавшись, любит в блюдце подуть на пару с приживалкой; благо та, натерпевшись молчком, тараторит без умолку – только слушай да кивай. С полчаса так посидят они – И опять одна в огород, другая на диван. И только к вечеру, ожидая в обычное
