руки и тонет Радомысл, его рубаха с её вышивкой по вороту и на рукавах пузырится, как парус и поднимается, оголяя смертельно бледное тело… А вот кто-то странный тонет рядом с Радомыслом, с распущенными прямыми длинными волосами, расплетёнными косами и лицо без бороды… это же эта, как её, Ганна не могла вспомнить её имени, и она снова увидела Олега, тот достиг дна, и течение поворачивало его так, чтобы Ганна могла его рассмотреть, его лицо придвигалось ближе и отдалялось, но она точно видела, что это Олег. Ещё она искала Родьку, хотела найти, но не находила. Чем дальше, тем тонущих тел было больше, они тонули мимо неё вниз почти вплотную друг к другу, а Родьки не было.
Она искала, но Родьки не было.
Вдруг она почувствовала, что тела окружили её, холодные и утягивают. Она противилась, но они утягивали и заглядывали в глаза, смотрели своими мёртвыми, она уже перестала искать Родьку, её вытолкнуло из воды, и не страшно было, что наверху буря и хлещут волны и ветер бьёт… острым концом молонья колет… сейчас, сейчас ударит прямо в глаза…
Ганна зажмурилась до боли и вдруг услышала:
– Дай-ка хозяйка, я тебя прикрою, а то ты вся синяя уже…
Она почувствовала прикосновение тёплых рук, шум и волны исчезли и всё исчезло. Только ещё Олег смотрел на неё… и эта… смотрела…
Как только начало светать и завиднелись берега – высокий правый ближе, чем пологий левый, – Олег увидел, как быстро летят корабли. Фарлаф стоял на носу и указывал, каким бортом шибче грести. Олег видел, как по течению несёт первые два корабля и боялся оглядываться, что с теми, кто шёл за спиной, но было так тихо, что он подумал, что если он не станет оборачиваться, то ничего плохого с идущими сзади не случится.
Ещё лёг туман, и берегов не стало видно.
Когда показалось солнце, и туман рассеялся, Олег не поверил своим глазам – Фарлаф вёл корабли близко, то к правому, то к левому берегу – какой из них был выше. Олег увидел, что вода так сильно поднялась, что убиваясь на крутых изгибах о высокие берега, кипела, и берега обваливались, брызгали и гнали волны, огромные, корабли на них поднимало и опускало и захватывало дух. Днепр жил, бился. Олег любил его в этот момент. Он знал, что такая жизнь реки будет продолжаться недолго, только до порогов и на самих порогах; а уже после, когда берега широко расступятся, Днепр превратится в медленно жующее коровью жвачку животное и умрёт у себя на дне, накрывшись ленивым покрывалом спокойного потока в низких берегах.
– Что думаешь? – спросил он Фарлафа.
– Думаю, проскочим… – сказал тот, обернулся и крикнул: – Всех на вёсла!
На месте Олега сидел Радомысл. Олег видел, что он хочет что-то сказать, но сейчас было не до этого, да и что он мог сказать, кроме…
«Ну вытащил я его, и другого бы вытащил, и меня бы вытащили… Об этом можно и после!» – думал Олег и когда видел, что Радомысл хочет обратиться, нарочно поворачивался
