По счастью, Эшли имеет незапятнанную репутацию, не то были бы неприятности. И стоило ей об этом подумать, как нестройный ропот вокруг Эшли перерос в форменный крик, негодующий и яростный. Даже глухой старик из Фейетвилла высунулся из-под зеленого свода беседки, толкнул в бок Индию и громко осведомился:
– А что там случилось? О чем они?
– О войне! – крикнула Индия, приставив рупором ладонь к его уху. – Они хотят воевать с янки!
– Значит, о войне? – Он нашарил свою трость и вылез из кресла с такой прытью, какой уже много лет от него не видывали. – Я им расскажу про войну. Я-то был на войне.
Да, не часто мистеру Макрэю выпадал случай рассказать кому-то про войну: женская часть семьи обычно сразу принималась шикать на него. Он поспешно заковылял к воинственной кучке, размахивая на ходу тростью и что-то выкрикивая, а поскольку сам он никаких голосов не слышал, то вскоре безраздельно стал господствовать на поле словесных баталий.
– Послушайте-ка меня, вы, молодые петухи. Вам воевать и думать нечего. Я воевал, я знаю. Ходил и на Семинольскую, а потом, круглый дурак, и на Мексиканскую. Вы же знать не знаете, что такое война. Вы думаете, это скакать на горячем коне, ловить цветы от девушек и приехать домой героем. А все не так. Нет, сэр! А обернется все голодом, да подхватите лихорадку и воспаление легких, как поспите-то на сырой земле. А не лихорадка, так с кишками замучаетесь. Да, сэр! Что война делает с кишками – дизентерия, понос и все такое…
Дамы залились краской смущения. Мистер Макрэй, подобно бабушке Фонтейн с ее неприлично громкой отрыжкой, был живым напоминанием о той грубой эпохе, которую каждый хотел бы забыть.
– Беги скорей, уведи оттуда дедушку, – прошипела молоденькой девчушке одна из дочерей старого джентльмена. – Представляете, – тихо проговорила она, обращаясь к переполошившимся дамам в своем кружке, – ему становится хуже буквально с каждым днем. Вы не поверите, вот только сегодня утром он говорит Мэри, а ей всего шестнадцать… – И дочь мистера Макрэя перешла на шепот, глядя вослед девушке, которой было поручено вернуть старика под сень беседки.
Среди всего этого собрания, что волновалось на поляне под деревьями, среди возбужденных девичьих улыбок и страстных, вдохновенных мужских призывов лишь один человек казался спокойным – Ретт Батлер. После того как Джон Уилкс отошел, оставив его в одиночестве, он так и стоял один, прислонясь к дереву и засунув руки в карманы брюк. Военная дискуссия разгоралась все жарче, но Ретт Батлер не произносил ни слова; уголки красных губ под тонкими усиками опустились книзу, черные глаза выражали презрение. Он забавлялся, снисходительно внимая хвастливой болтовне задиристых детей. «Противная какая усмешка», – мелькнуло у Скарлетт.
В это время Стюарт Тарлтон, рыжий, взлохмаченный и с огненным взором, зашел на новый круг:
– А-а, мы разобьем их за месяц! Джентльмены всегда сражаются лучше черни. Да что месяц – одна хорошая битва…
