не поняла. Никогда в жизни такое воспаление не видела. Вылечил эту язву только в Атреке, когда вернулся туда. Доктор посмотрел и снисходительно махнул рукой. Мол, ерунда. Пендинка. Надо дождаться осенних холодов, собрать выпавший иней. Хорошенько потереть язву. И всё как рукой снимет. Другого метода нет. А если осени ждать не хочешь, то выпей таблетку ампициллина. А вторую разотри в порошок и присыпь язву. Всё и пройдёт!
Тебиб выслушал меня и подтвердил, что некоторые методы народной медицины туркмен очень похожи на колдовство. Но реально работают!
– В моё время в посёлке было много русских. А сейчас кто-нибудь остался? Или развал СССР всех выгнал?
Почесав затылок, я вздохнул:
– Из русских в 1990 году там была одна украинская бабуля-ветеран Отечественной войны, да немец со своей женой.
– Бабуля – это Женечка Горбенко! – обрадовался тебиб. – Муж её служил старшиной на погранзаставе. Мы дружили семьями!
Тебиб заварил новую порцию душистого травяного чая, и мы продолжили воспоминания о милом сердцу добросердечном Туркестане. И говорили так до самого утра.
глава 6
Где моя Родина?
До Элисты, столицы пустынной Калмыкии, нас подбросил пыльный «Пазик». А дальше мы ехали в комфорте на двухэтажном новом автобусе.
Василий, глядя в окно, дивился бескрайности калмыцкой пустыни и хвалил наши родные поволжские степи. И повторял:
– Родина! Скоро Родина!
На меня этот торжествующий речитатив наводил грусть-тоску. Потому-то мне страшно захотелось спать.
Сон, внушаемый словами о родине, вызвал крайне неприятные воспоминания. О печальном житие в детском доме.
Давно это было, в благословенно-застойные советские времена.
На лето детдом закрывали, и отец забирал меня в свою станицу Березовскую.
В связи с отсутствием асфальта транспорт туда не ходил.
Посему старый жаркий дребезжащий «Пазик» выплёвывал станичников на трассе возле хутора Плотников.
И топали мы пыльным просёлком километров пять.
И весь этот путь отец восторгался:
– Родина! Милая Родина!
И повторял это, пока маршировали до реки Медведицы.
Здесь, у дрянного, похожего на кучу дров, моста, отец начинал петь. Пел он, надо признать, очень хорошо. Песня была душевная, сочиненная лично им:
– Ой ты, речка-речка, реченька Медведица,
Синеокая красавица моя.
Мне сияние твоё повсюду светится,
И зовёт-зовёт в родимые края!
Поглядев на мою кислую физиономию, отец разочарованно спрашивал:
– Чё скисший? Где восторг? Это же Родина!
Вопрос этот, о чьей-то Родине, я прослушивал ежегодно.
Ежегодно и задумывался:
«Родина? Чья именно Родина? Моя?»
