уходила на работу, оставляя меня скучать одного. И что я, неразумное дитё?
Вот один только пример. Каким-то чудом открыв дверь в неизведанный страшный мир великанов, я решил его изведать.
Долго кружила меня нелёгкая по узким улочкам станицы. И остановила только тогда, когда поставила перед страшным лицом костлявой смерти.
Смерть хищно щурилась из кабины тяжёлого грузовика, неумолимо накатывающего на меня.
Как вкопанный, замер я посреди дороги. Широко раскрытыми глазами смотрел, как тяжёлая махина, скрипя железом, приближается ко мне. А сил убежать нет!
Оставалось только одно средство!
Мой жалобный, пронзительный, как пароходная сирена, вой остановил смертоносный грузовик.
Набежавшие со всех сторон станичники с удивлением наблюдали очевидное-невероятное:
Посреди улицы – чумазый трёхлетний малыш орёт благим матом. В полуметре от него – капот тяжёлого грузовика. В кабине машины спит мертвецки пьяный шофер.
Схватив меня, кто-то крикнул:
– Ты чей, сынок?
Размазывая по грязным щёкам слезы, я честно признался:
– Мамин!
Погудела-погудела тогда станица, выискивая мою маму. Но отбирать меня, неразумного, не решилась.
А через год какие-то оручие грубые злобные тётки пришли и отобрали! Под видом того, что мама моя сильно верующая, имела прозвище «Валя – богомолка».
Советскому человеку, да ещё в прекрасном 1970 году, такое не прощалось! Это ж самый вредительский антисоветский элемент! Никак нельзя доверять воспитывать детей! Только детдом!
И вот – ненавистный детдом города Волжского. Жаркий воскресный летний день.
ПОБЕГ ИЗ ДЕТДОМА
– Старый хрен! Попался, бл..дь, сучёныш! – рокотал над моей беззащитной головой злобный бас.
Рокот, напоминающий рёв фашистского танка, изрыгала громадная толстая гром-баба. Подбоченясь, она стояла перед двухшереножным армейским строем дошколят. И злобно орала, глядя далеко вниз:
– Будешь, сука, бл..дь, убегать?!
Маленькие щуплые детишки четырех лет от роду испуганно жались друг к дружке.
Я, совсем-совсем маленький, смотрю вверх.
Там, под потолком, рычит громоподобный бас жирной обрюзгшей воспитательницы детдома. Мы обязаны звать эту тётку не иначе как «мама».
Свирепая «мама» распаляется от моего скромного молчания:
– Старый хрен! Будешь, бл..дь, знать, как убегать!
Меня подхватывает страшный ураган и возносит куда-то в потолок. Перед моими испуганными глазками – злобный оскал гестаповки:
– Молчишь, сучёныш?! Будешь убегать, твою мать?!
Как партизан на допросе, я молчу. А чего говорить? Конечно, сам виноват.
Дерзкий побег из проклятущего детдома организовал именно я.
Как бежали?
Да очень просто.
