второй этаж соваться! Слышишь? Сунешь нос, как перед Богом клянусь, выпорю сучку!
Выражение его лица было таким пугающим, каким Марья Петровна его никогда не видела… оно было словно каменным. Ранее блестящие глаза наполнились непонятным блёклым сгустком и как будто никуда не смотрели. Страх ненароком перенёсся на старушку, сердце которой стало недобро постукивать. Спустя около двадцати минут Боровский вернулся в компании двух мордоворотов, обтянутых в мундиры, и твёрдой поступью поднялся на второй этаж.
– Он жив, – произнёс один из офицеров, – нет нужды беспокоиться. Мы отвезём его в участок, а Вас попросим проследовать за нами для дачи показаний.
– В такой час? Нельзя ли отложить до утра?
– К сожалению, такие дела не требуют отлагательств. Вы же понимаете? Ладно… берём его, – крикнул офицер своему товарищу и ухватился за ноги неизвестного. – Чёрт! Вроде кожа да кости, а тяжёлый зараза.
Они уложили тело в карету вместе с нерадивым подсвечником. Боровский было собирался тоже укладываться в неё, но в последний момент вышел объясниться с Марьей Петровной. Она молча выслушала, не став задавать вопросов. На улице продолжал поливать дождь, поэтому офицер начал рьяно поторапливать Боровского:
– Господин! Прошу Вас быстрее.
– Да-да, уже иду, – он залез в карету, и они тронулись. – Господин, Вы запачкали рукав.
– Что? А-а… похоже, что замарал об обувь этого паршивца. Спасибо, если бы начальство увидело, то непременно поругало бы.
Боровский вернулся лишь ранним утром, весь замученный бумажной волокитой и необходимостью ещё раз посетить это заведение, когда мужчина очнётся. Дома он сразу же улёгся спать, не удосужившись разъяснится перед тёткой. Даже во снах его одолевали неприятные мысли и кошмары. Его воображение имело вредную привычку рисовать весьма реалистичные картины. Образ человека с пепельными волосами продолжал преследовать его в закромах его подсознания, наводя странные ощущения. Они не были ужасом, страхом, неприязнью или чем-то ещё отрицательным, напротив, они казались очень даже обыденными, такими, будто с ними приходится сталкиваться каждый день. Он проснулся лишь на утро следующего дня, и утро было очень даже паршивым. Несмотря на долгий сон он всё равно был будто выжатой тряпкой, которой только что протёрли полы в свинарнике. Юный разум, не знавший таких потрясений, был перегружен и нуждался скорее в духовном отдыхе, нежели физическом. Марья Петровна приметила это и не стала ещё сильнее грузить его. Позавтракав, Боровский ушёл на учёбу.
Его не переставали покидать тревожащие мысли, которыми он был поглощён сидя на занятиях. Был он там опять же лишь телесно, ум Саши находился где-то далеко от этого пахнущего запревшими книгами места. Он лишь наблюдал пустоту, отчего получил нагоняй от преподавателя. Ситуация дома не изменилась, сразу по возвращении он уткнулся в камин, прислушиваясь к огненному треску. Пугающе
