она.
– Да, жить буду.
– Слава Богу. Спасибо Константину Григорьевичу, если бы не он, то могло всё худо быть.
«Если бы не он, то ничего бы не было», – подумал он.
– Так что это?
– Договор между мной и Вашим отцом, а также личное письмо. Я решил предоставить его, чтобы развеялись все дурные сомнения.
Боровский распечатал письмо и быстро оглядел строки, признав подпись и подчерк отца, а также именную печать. После он отдал письмо, тяжело вздохнув. «Вот нелёгкая». Глаза Градатского добро блестели, уставившись на него, в ожидание реакции. Создавалось впечатление, что вся сложившаяся ситуация его даже веселит, нежели смущает.
– Хорошо… Я Вам верю, господин Градатский.
– Так просто? Я подготовил целый спектр аргументов и ответов на предполагаемые вопросы.
– Уж простите, что лишил Вас удовольствия.
– Ради приличия спросите хотя бы, как я оказался наверху без Вашего ведома?
– Через люк в коридорчике, – Градатский изумился. – Я Вам поверил не только из-за письма отца, но и из-за собственных наблюдений и выводов, – лицо его изобразило вопрос. – Во-первых, я считал, что проходимец хорошо знаком с домом, так как ему известно о люке. Но потом встал вопрос, как он узнал, что внутренний замок открыт?… и тут я вспомнил письмо от арендодателя, в котором изъявлена просьба закрывать лишь на внешний замок. Эти небольшие суждения подкрепили Вашу невиновность… нет, частичную невиновность, полностью Вашу вину я не отпускаю.
– Какой Вы ужасный человек. Разве можно лишать бедолагу последней радости?
– Будет Вам пустословить. Теперь следующей вопрос на повестке дня. Что будете делать с жильём?
– Раз уж Вы так открыто спросили… то у меня назрел выгодный для нас всех уговор.
Боровский прильнул к подлокотнику и с увлеченным блеском в глазах выслушал его незамысловатое предложение. А мысль была проста и непринуждённа: Градатский отдаёт ему часть арендной платы в обмен на возможность совместного проживания. Как он утверждает, живёт он скромно и просит лишь разрешение заседать в гостиной и кормиться стряпнёй Марьи Петровны. Ночевать он собирается на втором этаже с железобетонным аргументом: «Вам он всё равно ни к чему». Всё это он подал как полагается, чётко, лаконично и со свойственной легкостью слова, которое будто само запрыгивает в уши собеседника. Боровский не спешил соглашаться по понятным причинам, личность хоть была и занятная, но туманная, нет, скорее прозрачная. Когда думаешь, что вглядываешься точно в его лик, пытаясь прочесть мимоходные мысли, то понимаешь, что смотришь сквозь него, как будто через окно. Оттого любой анализ терял смысл. У любого человека есть нечто ценное за что можно зацепиться и подняться по стене его сознания, словно по тросу. В случае Александра – это большие угольные глаза, которые горят жаждой действия и жизни. Но Градатский был иным… он выделялся всем, поэтому невозможно было зацепится за что-то одно.
