как можно винить страну, которая всегда оказывается бессильной против произвола её правителей или не прикрытого недовольства смутьянов, коллективного демарша несогласных?
Любое неблаговидное происшествие в любой стране накладывает негатив на эту страну, озвучивается её название, а имена виновников большей частью становятся достоянием только соотечественников. И страна несёт этот негатив, довольная, может быть, лишь тем, что её собственный народ, не смотря ни на что, её всё-таки любит.
Именно поэтому я каждый раз, вновь и вновь, повторяю стихотворные строчки знаменитой россиянки, воительницы, блокадной ленинградки, поэтессы Ольги Берггольц, обращённые к России:
“Гнала меня и клеветала,
Детей и славу отняла,
А я не разлюбила – знала:
Ты – дикая. Ты – не со зла”.
Огромные просторы России, неухоженные из-за недостатка рабочих рук, не могли быть не дикими.
Народная память услужливо подсовывала величайшую разруху гражданского противостояния двадцатых-тридцатых годов прошлого столетия.
С разрухой приходила беда в дом каждого россиянина.
Народ дичал, превращаясь то в красных, то в белых; хватался за оружие, истребляя безжалостно свои лучшие силы. Зло гуляло по стране, но через границу не перепрыгивало. Уехавшее белое воинство да несогласное меньшинство оплакивало свою бывшую теперь для них Родину, продолжало не показушно любить её и не имело претензий к озлобленному бедняцкому люду, оставшемуся строить новую Россию уже без них, понявших, что России им уже больше не видать.
“Ты была и будешь вновь,
Только мы уже не будем.
Про свою к тебе любовь
Мы чужим расскажем людям”.
Это Дон-Аминадо (Аминад Петрович Шполянский), соратник Ивана Алексеевича Бунина по эмиграции, так разговаривал с покинутой Родиной и грустно жаловался ей:
“Живём. Скрипим. И медленно седеем.
Плетёмся переулками Passy
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси”.
Известнейший в эмиграции поэт-сатирик, по словам его современников этакий новый Козьма Прутков, сумел одним стихотворным мазком показать жизнь и настроение покинувших Родину. Они продолжали любить её издали, ничуть не меньше Ольги Берггольц, Родину, дикую в своей революционной расхлябанности, порой безжалостную, но всегда желанную; любили, как любят мать – суровую и притягательную с незабываемыми материнскими чарами.
Часто плачут люди, вспоминая детство,
Плачут по утрате матерей:
На маму и на детство можно опереться —
Крепче нет опоры и верней.
Уходя из дома, делались взрослее,
Грелись у костров, где горячо,
Но ничего на свете не было теплее,
Если рядом был мамин бочок.
Любовь человека к Родине, к матери, к окружающей природе, в которой рос и мужал, к людям, с кем жил и бескорыстно делился хлебом и солью, эта любовь “звала к перу, перо к бумаге”, эта любовь обогащала мир привлекательностью
