style="font-size:15px;"> – А вообще-то, подруга, хоть и не идут у тебя дела со старичками, но как сказал один поэт: “Нам выпало малое счастье нерусского бытия”.
– Ах, Максимушка, не малым счастьем жив человек, но мечтой, продирающейся сквозь тернии к созвездию золотого тельца! – жарко выпалила Дина.
– Ну, что же, пастушка золотых тельцов, выпьем тогда чаю за твой успех.
– За наш, Максимушка, за наш успех!
…Через неделю Дина позвонила Максиму и сообщила, что ее звездная мечта неожиданно стала обрастать заветной эванстонской плотью. Максим в удивлении попытался выведать подробности, но Дина ничего толком не рассказывала и после разговора как сквозь землю провалилась. Спустя несколько дней он разговаривал по телефону с ее матерью, но та только сказала, что дочь неожиданно покинула и дом, и сына, чтобы устроить свою “единоличную американскую судьбу”, и что других подробностей у нее нет…
… Утром пасхального воскресенья Максим шел по дебаркадеру, где три месяца назад он дышал рождественским воздухом с Диной на второй день их знакомства. Серая, освободившаяся ото льда вода мелко плескалась о выщербленный бетон. Крупная рыбина, быстро подплыв к поверхности, хватала ненасытным ртом воздух и быстро уходила на глубину. Максим шел по дебаркадеру и думал о том, что его назначение в Первом Чикагском Банке подходило к концу. Одному из его коллег уже было предложено новое задание в Милуоках, в ста милях на север от Чикаго. Эта “перестройка”, вероятно, была началом сокращения штата программистов в компании. Дальнейшие предположения Максима о его передвижении по просторам великой страны Макдоналдсов, хайвэев и компьютеров, были туманны.
В пятницу, вернувшись с ленча на свое рабочее место, он прослушивал записи на автоответчике. Одно из сообщений было от менеджера “Компьюсофта” – консалтинговой компании, от которой он работал по контракту в Первом Чикагском банке. Менеджер приглашал Максима к себе для обсуждения уникальных возможностей, открывающихся в карьере обещающего программиста. Мгновенное подозрение Максима о том, что под “уникальными возможностями” подразумевалось не что иное, как окончание его работы над проектом “2000-й год”, подтвердилось сразу после того, как он вошел в офис менеджера.
Тесный кабинет был похож на больничную смотровую. Белые стены, в углу этажерка с файловыми ящиками, серый стол, на окнах жалюзи. Впечатление смягчали вездесущие фоторамки с улыбающимися детьми. Максим задержал взгляд на кресле. Оно оказалось двойником его любимого домашнего кожаного чудища, правда, выглядело свежее.
Лицо менеджера было выбрито так гладко, что вместе со щетиной, казалось, с него были удалены все признаки эмоций. Плешь, туго завязанный узлом галстук, суетливые руки.
– Мы получили от руководства банка весьма ободряющие характеристики вашей работы, – были его первые слова.
– Я всегда серьезно относился к планам банка, нацеленным в следующее тысячелетие, – ответил Максим.
– И это заслуживает похвалы, поэтому
