ветхую материю. Ладонь сразу увлажнилась и покраснела, ноги стали словно ватными, а в глазах померкло. До слуха, откуда-то со стороны, донёсся показательно взъярённый голос Хабича, неустанно повторявшего:
– На колени, щенок, на колени!
«Зачем терпеть? – вдруг подумалось мальчику, которому не исполнилось ещё и четырнадцати – Разве мало мне несчастий, что терзают уже давно! И разве мало их было сегодня!» Где-то рядом, словно вторя его мыслям, послышался вкрадчивый голос Сорган-Шира, когда-то прислуживавшему ещё его отцу, Есугэю:
– Склонись, сынок! Ведь пред тобой не только наш хозяин, но и твой родич!
– Послушай его, мальчик! – поспешил подхватить другой – Вспомни: Таргутай-Кирилтух не чужой тебе человек – родственник по общему предку вашему – Хайду! Не только как нойону, но и близкому родичу своему поклонись, выражая почёт!
Слушая взрослых, Тэмуджин уже готов был последовать их совету, но тут снова перед глазами всплыли образы матери и отца. И сразу ожгла мысль: «Как могу предать их, идя в поводу!» Вмиг пересохли губы, и мальчик, заранее страшась гнева своего родственника, опустил глаза. Но тут же, произведя усилие, поднял взгляд и произнёс, стараясь придать своему тонкому, всё ещё по детски звонкому голосу, твёрдость:
– Я сын Есугэя-багатура, потомка Хабул-хана, первого хана всех монголов…
– Замолкни! – злобно выкрикнул Хабич, снова замахиваясь камчой.
Та взвилась, рассекая воздух, и мгновением спустя сшибла с ног того, чьей крови уже успела отведать. Тэмуджин ждал этого удара, но так и не смог удержать крик. От пронзившей боли подкосились ноги, и он рухнул наземь, выгнувшись от боли. Следующий удар настиг его на земле, и избиваемый взвыл, несмотря на все свои напрасные старания. А Хабич, снова занеся руку с камчой, замер, устремив пухлое лицо своё к нойону. Он всем своим видом словно вопрошал: «Достаточно ли тебе моих стараний, или добавить ещё?» Вид распластанного на траве соперника, хотя и родственного, и совсем ещё малого годами, только позабавил Таргутая. Но тут взгляд его, оторвавшись от милого его сердцу зрелища, выхватил хмурое лицо понурившегося воина, недовольство другого, и вспыхнувшую жалость в глазах многих, о которой никто в толпе и не помышлял совсем недавно. Конечно, Таргутай не забыл, что подавляющая часть собравшегося люда ещё недавно состояла в улусе Есугэя, и некоторое время оставалась верна вдове его – Оэлун. И теперь, глядя на мучения сына их недавнего нойона, всё больше преисполнялась жалостью к нему.
– Остановись! – приказал Таргутай, и Хабич поспешно опустил руку.
Нойон окинул тяжёлым взглядом своих людей, и, надрывая связки, провозгласил:
– Как природный правитель, ваш и его, – тут он указал на всё ещё лежащего у своих ног мальчика, близкого к обмороку – я могу и должен вершить суд над всеми, кто нарушил Закон. А он, как известно, гласит: смерть
