он не привык от нее слышать.
– Никогда не думал, что доживу до дня, когда ты будешь возражать против выставления себя напоказ.
– Еще немного, и ты бы до него не дожил, – тихо проговорила она.
Лео нахмурился.
– Можешь мне не напоминать, это ведь моя шея была в петле. Но мне дали право слова, и я собираюсь им воспользоваться.
Это будет битва другого рода, нежели те, к каким он привык. Вместо мечей – слова, вместо доспехов – идеи, вместо атак – речи. Он будет стоять в одиночку, без верных товарищей по оружию, прикрывающих его спину. Но Лео все так же жаждал победы. Может быть, даже больше, чем прежде. Каждый спазм в его ноге, каждая болезненная пульсация в руке, каждый испуганный взгляд на его культю или шрамы были для него словно укол шпор.
«Боль – это цена, которую мы платим за то, что исполняем свой долг». Так говорил его отец. Странное дело, Лео чувствовал, что никогда до сих пор по-настоящему не понимал, что тот имел в виду. Может быть, он до сих пор вообще ничего не понимал по-настоящему.
Он попытался сделать шаг и скривился, когда вес тела пришелся на ноющий обрубок.
– Карнсбик говорит, что мог бы сделать тебе протез, который будет больше похож на…
– На настоящую ногу?
– Ну… да.
– Так лучше. Я хочу, чтобы они видели, чем я пожертвовал. Я хочу ткнуть их в это носом. Впрочем, для домашнего использования я, наверное, мог бы найти что-то более приятное на вид…
– Если это ради меня, то не нужно. Я вышла замуж за тебя, а не за твою ногу.
– Жалеешь?
– Мы наделали кучу ошибок. – Она сглотнула, нахмурилась и опустила взгляд к полу. – Ужасных ошибок. Но наш брак теперь имеет для меня больше смысла, чем когда-либо.
Она ничего не сказала про любовь. Лео не мог припомнить, когда они в последний раз произносили это слово. Наверняка еще до Стоффенбека. Он помнил, что она сказала ему в тот день, когда он сделал ей предложение. Точнее, когда их матери сделали им предложение. Их брак – это деловое соглашение. Политический альянс. И это как раз то, что ему сейчас необходимо: партнеры и союзники. Любовь – это роскошь, которую он не может себе позволить.
Взгляд Савин устремился на спящего ребенка. Их ребенка. И теперь он увидел любовь в ее глазах.
– Учитывая все случившееся, – тихо проговорила она, – нам повезло, что мы имеем то, что у нас есть.
Пройти по комнате было испытанием, помочиться – тяжелым трудом, одеться самостоятельно – почти невозможной задачей. Однако она была права: все могло сложиться гораздо хуже. В конце концов, еще недавно они были осужденными изменниками, гнившими в застенках в угоду королю Орсо. Теперь Орсо оказался пленником в собственном дворце, а они вернулись в огромный особняк Савин рядом с Прямым проспектом. Правда, большинство комнат были закрыты в связи с нехваткой прислуги, но тем не менее.
– Мы знаем людей, которые живут гораздо хуже, – признал он.
– Мы знаем людей, которые уже вообще не живут. Мы должны защитить себя. –
