это вы зря. Раз талант, что ж не показать? А потом, Арина Никитична о доходе беспокоится. Стало быть, надо наделать.
– Раз вы так рассуждаете, то и я подумаю, может, уступлю. Правда, боюсь, еще раз так не получится.
Они дошли до развилки. Дальше каждый должен был идти в свою сторону.
– Вы, Шурочка, аккуратней на дороге. Я бы проводил вас до гимназии, но в больницу опаздываю.
– Это было бы лишним, дойду, и вам с Богом дойти, – улыбнулась она, подняв воротник заячьей шубки.
Они раскланялись и разошлись каждый на свою дорогу.
Еле доковыляв и порядком устав бороться со стихией, Горин вошел в прихожую, где, стряхивая пальто, разглагольствовал перед сестрицей Амалией Эдуардовной, дородной, очень доброй пожилой женщиной, доктор Иван Григорьевич.
– И вот не стыда у них, ни совести, у этих домовладельцев. Вот вы скажите, Степан Сергеевич, ну не хотят они снег с тротуаров счищать, так, по крайней мере, могли бы песком посыпать, как делается в благоустроенных городах. В Петербурге ведь посыпают?
– Посыпают, – коротко согласился Горин.
– А кто вывозит снег, так сваливают прямо у Тьмацкого моста так, что и перил не видно, и в Покровскую церковь не пройдешь. А на крышах что? Снегу валом. Заледенел и падает на мостовую, причиняя увечья прохожим. Чего, спрашивается, не счищают? Только плату брать горазды. Вам уж привалит, глядите, сегодня работенки.
– Ой, и не говорите, Иван Григорьевич, и не говорите, – сокрушалась в такт ему Амалия Эдуардовна. – Давай, милой, пальто, у печки просушу, – это она уже к Степану обращалась, опекала его, жалела, как сиротку.
День и вправду обещался быть богатым на переломы костей и сотрясения головного мозга, хотя в это время года и так их было в изобилии. Пока пил горячий чай со смородиной, чтобы не простудиться, заботливо приготовленный рукой сестрицы, Горин все думал о Шурочке, что промокла она, замерзла, а пальто просушить и чаем напоить ее некому. Симпатичная девчушка, у Глафиры Тимофеевны училась языкам, куклы делать, как и ее мама мастерица. Купил у них куклу-доктора на ярмарке на Масленицу.
– Степан Сергеич, там привезли зашибленного ледяной глыбой, как Иван Григорьевич и наобещал. – Сестра отвлекла его от размышлений.
– Идемте же. – Горин озабоченно свел брови и направился в приемный покой.
Уже и очередь успела вырасти. В приемной шумно толпились пациенты.
В кабинете на кушетке лежал пожилой хлипкого телосложения мужчина, одетый в дорогой костюм.
– Адвокат, фамилию не помню, – почему-то шепотом на ухо сказала ему сестра милосердия.
– Что думаете, Степан Сергеевич? Возьметесь? – Чуть поодаль, у окна стоял старший врач.
– Вдавленная рана. Нужна трепанация, но стадия уже критическая, сопор, пульс частый, зрачки расширены, храпящее дыхание. Надо торопиться. Здоровья, видно, слабого. Есть подозрение, что наркоза не выдержит.
– Тогда лучше не стоит браться, – спокойно произнес Михаил Антонович, будто речь
