догадался.
– Сколько вам? Двадцать три?
– Девятнадцать. Вас учили, что не следует задавать такие вопросы женщине?
Он посмотрел в сторону тридцатилетней Нишки Тильбе, которая выглядела на все сорок пять.
– Вы еще не женщина, а меня учили более нужным вещам.
– Например, – едко уточнила Ветта, – крушить черепа?
– В том числе. А вы? Что должно побудить меня взять вас в жены?
– Как насчет моей земли?
– Земли вашего брата, – едко уточнил Марко, – на которой ничего не растет.
– По меньшей мере три человека из разных концов владения видели его мертвым, – без всякого выражения сказала Ветта. – Вырастет, если будут деньги, чтобы хорошо платить батракам.
– Мои деньги и ваша земля?
– Кажется, таков был план, но я могу переспросить у матери.
Он буквально ощутил на затылке тяжелый взгляд Берты Ольшанской. Свида пустится в пляс от восторга.
– Не стоит.
– Так вы согласны?
Марко пожал плечами.
– А вы?
Может быть, юная Ветта не так представляла себе брачное предложение, но приняла его с явным удовлетворением.
Дурак
Пьяницу вырвало. На его счастье, рядом раскинул пожелтевшие веточки шиповниковый куст, и мужчина почти не рисковал упасть в только что порожденное месиво. Тем не менее запах стоял невыносимый. Пьяница полагал, что несет от его нестиранной рубахи, но все равно попытался вдохнуть свежего воздуха.
И все-таки далеко от шиповника он не ушел: запнулся о корягу и рухнул в траву. С трудом поборов соблазн уснуть, сел и огляделся. Увидев поодаль одиноко стоящее дерево, он вдруг вспомнил, что это его дерево, и земля, на которой оно стоит, – тоже. «Это ж ольха, – вдруг понял мужчина, – а я Ольшанский». Немного посидев и смирившись с этой неожиданной мыслью, Войцех окончательно протрезвел.
До усадьбы оказалось рукой подать, но он вспомнил, по какой причине покинул родные места полтора года назад, и подбирался потихоньку, стараясь не разгибаться в полный рост. «Если Гавра жива, она приютит, – надеялся Войцех. – Может, отвесит затрещину, но точно накормит». Знакомая с детства тропинка в тени осиновой рощицы привела его почти к самому дому. Старая Ольха, казалось, изменилась с тех пор, как Войцех сбежал: перестала разваливаться. Протерев глаза, он узнал в здоровенном парне, колющем дрова, своего слугу Сташа. А где Сташ, там и старуха Гавра.
Она нашлась сама собой: гавкающее ворчание слышно издалека. Войцех проскользнул мимо Сташа к сараю, из которого доносился старушечий лай, и, не заходя внутрь, полушепотом позвал ее по имени. Когда она продолжила ворчать, позвал снова. И вдруг Гавра замолкла. Увидев ковыляющую из полутьмы старуху с занесенным над головой топором, Войцех чуть не выдал себя с потрохами всей округе. К счастью, видела и соображала Гавра все еще очень неплохо.
