Это прямо перелом в карьере.
– Давай, – Хомутовский поднял рюмку. – Не чокаясь. Сегодня мы поминаем и нашу жизнь.
– Похоже, да. Ощущение, что сидим на собственных похоронах.
Они подняли рюмки и едва успели выпить, когда в бар ввалилась группа молодых людей, вдруг замерших у двери.
– Михаил Моисеевич!
– Аркадий Яковлевич!
– Вы лучшие!
– Мы победим!
– Вы еще вернетесь!
– Мы гордимся вами!
– Мы подписи собираем уже!
Со всех сторон неслись слова поддержки, восторги, вдруг раздались аплодисменты. В минуту они стали героями. Неожиданно даже для себя самого Гурвиц почувствовал, как навернулись слезы.
– Да бросьте, – Хомутовский вяло отмахивался, и было заметно, что он также расчувствовался.
Слава об их демарше уже облетела стены университета, и теперь именно они стали главной сенсацией дня.
Сколько раз в своей жизни Гурвиц задумывался, будет ли ему что вспомнить потом, в старости. Теперь, когда она пришла, неожиданно и неотвратимо, беспокоила иная мысль: не пора ли жалеть о том, что не смог и не успел. Порой закрадывалась тревога: «А не пролетело ли все мимо? Не напрасны ли усилия? Что же важное он пропустил?». И только сейчас вдруг показалось, что героем стать совсем не сложно. Один шаг навстречу страху. Жизнь в суете, в утренних тяжелых подъемах, в вечерних переживаниях – все позади. Вот он, свободный, счастливый и настоящий. И ведь как хотелось быть именно таким: признанным, искупаться в овациях, насладиться внезапной, а на самом деле, заслуженной славой. Просто. Слишком просто и именно потому странно. А точнее, обидно. Оказалось, что это не требует особого умственного напряжения, не нужны знания, не нужен талант и работоспособность. Не нужно все то, чему завидовал, что хотел видеть в себе и так радовался, когда мог похвастаться максимальной отдачей и высоким коэффициентом полезного действия. Всего лишь смелость, всего лишь один из толпы, всего лишь там, где все промолчали. И ты из тех «кто встал и вышел из ряда вон», – как пел любимый много лет назад Витя Цой.
– Пойдем, – Хомутовский дернул его за рукав. – Не посидим здесь.
– Ну, вот, момент славы, а ты «пойдем», – Гурвиц возмущенно прошипел, когда они пятясь, извиняясь и выражая всю благодарность, на которую еще были способны, выбрались на улицу.
– Выпить не дадут, а сидеть, как два изваяния… Не. Не могу.
– В общем, ты прав. Выпить не дадут. А ведь настроение было, – Гурвиц пожалел брошенный графин. Переживать за пару бутербродов смысла не было, а водки, пожалуй, грамм сто пятьдесят еще осталось.
– Не со студентами же пить! – Хомутовский покачал головой. – Поехали ко мне.
– Не. Я домой. Знаешь, съезжу, пожалуй, в деревню. Гляну, что там.
– Жаль. Могли бы посидеть.
– Другой раз. Успеем, – в голове Гурвица созрел план и откладывать его в долгий ящик не хотелось.
– Наверное,
