с катера на судно я пропустил, но перед средней рубкой я увидел нескольких отставших людей, которые еще не успели пройти на бак. Они были слегка навеселе, и более презренной, жалкой и отвратительной кучки оборванцев я не видел даже на самых глухих городских улицах. Одежда их состояла из лохмотьев. Лица – опухшие, красные и грязные. Я не хочу сказать, что выражение у них было подлое. Нет, просто они были грязны и отвратительны. Отвратительны их внешность, разговор, движения.
– Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Тащите ваше барахло!
Мистер Пайк произнес эти слова резко, с верхнего мостика. Легкий и грациозный мостик из стальных прутьев и ряда досок тянулся по всей длине «Эльсиноры», начинаясь с юта и через среднюю рубку до баковой части судна и кончаясь почти у самого носа корабля.
При раздавшейся команде прибывшие люди подались вперед, угрюмо взглянули наверх, и один или двое из них лениво повиновались приказу. Остальные же прекратили свои злобные бормотания и враждебно уставились на помощника капитана. А один из них, лицо которого, казалось, при самом рождении было раздавлено каким-то сумасшедшим богом и которого, как я потом узнал, звали Ларри, разразился громким хохотом и дерзко сплюнул на палубу. А затем с весьма определенным намерением повернулся к своим товарищам и спросил громко и хрипло:
– А какого черта здесь этот старый чурбан?
Я видел, как огромная фигура мистера Пайка конвульсивно и невольно вытянулась, и как его огромные руки напряглись, сжимая перила мостика. Но он все же овладел собой.
– Ну, идите уже, – сказал он. – Уходите на бак.
А затем, к моему изумлению, он повернулся и пошел назад по мостику, к тому месту, где катер забросил свои причальные канаты. «Так вот каковы его горделивые и самоуверенные разговоры о расправах с матросами», – подумал я. И лишь потом я вспомнил, что, возвращаясь назад по палубе, я видел капитана Уэста, облокотившегося на перила верхней палубы и пристально смотревшего вперед.
Концы катера были отданы, и я с интересом следил за его маневрами до тех пор, пока он совсем не удалился от нашего судна. Как раз в этот момент впереди послышалась какая-то страшная смесь воя и визга, которые подняли несколько пьяных, кричавших «Человек за бортом». Второй помощник соскочил вниз с лестницы, ведущей на верхний мостик, и пробежал мимо меня. Старший помощник, все еще стоявший на тонком белом, как паутина, мостике, поразил меня быстротой, с которой он понесся по мостику к средней рубке, прыгнул на подвешенную за бортом покрытую парусиной шлюпку и перегнулся через борт, откуда мог все видеть. Прежде чем матросы успели вскарабкаться на перила, второй помощник уже был среди них и бросил за борт свернутую веревку.
Что всего более поразило меня, это умственное и физическое превосходство этих двух офицеров. Несмотря на их возраст – первому помощнику было шестьдесят девять лет, а второму помощнику по меньшей мере пятьдесят – их ум и тело действовали с быстротой и точностью стальных пружин. Они были – сила.
