луч показался.
Шум и крики стояли в деревне. Суетились люди, носили коромыслами вёдра, на бегу расплёскивая воду. Ещё не добравшись до места, знали Рада и Яромир: то полыхает ведьмин дом.
Рвалось пламя из дверей и окон, плясало по двору и билось в ворота, словно пытаясь выйти наружу, взвивалось в небо из печной трубы и стекало по скатам крыши. Гудел огонь, хрустел избяными брёвнами.
Сдались деревенские, отступили и молча глядели, как догорает дом. Позади всех стояли Рада и Яромир.
– Что ж ведьма? – спросил кузнец, тронув за плечо знакомого мужика.
Тот вздрогнул.
– Да кто её знает. Никто не видал, чтоб выбегала. Может, потом найдём.
Выгорел дом вместе со двором дотла, одни горы пепла остались. А случилось то взаправду или люди сочинили – никто теперь не скажет. Что было, то прошло да полынью поросло.
Ольга Дехнель
Сказки о тех, кто ушёл (и тех, кто нашёлся)
1
Однажды старшая ведьма говорит мне: в поисках пропавших слов иди к берёзам. Или туда, где много красивых женщин.
Мне и грустно, и смешно. Нет ничего красивее женщин, вот только место я уже знаю. Дорогу к нему помню хорошо. И никогда не пойму одного: почему в лагере «Берёзки» совсем нет берёз.
Поворот на него мне знаком до усталой пелены перед глазами, по осени он будто залит яичным желтком – такое всё яркое. Когда я выпрыгну из автобуса, кто-то ещё успеет бросить мне в спину: «А вы к кому?» Я отвечу со смешком: «Навестить друга».
Друг снится мне ненавязчиво, раз в полгода, не чаще: просит привезти фиолетовую толстовку, погадать, смотрит знающими глазами, а иногда плачет, как ребёнок, – ребёнок и есть. Ещё один мальчик, который никогда не повзрослеет, такие живут не только в сказках.
Его видно уже с дороги, с остановки, но я, вопреки всему, замедляю шаг. Ветрено. И действительно, мне встречается много красивых женщин, мужчин и даже детей. Все смотрят будто сквозь меня: я далека от них, как от нас далёк Марс.
Я ставлю перед ним стакан с кофе и открываю свой – осень, она только для кофе и друзей. Он мне улыбается с чёрного, и я скалюсь в ответ: «Ты меня прости, но фото отстой». Я говорю это каждый раз, и каждый раз он беззвучно смеётся.
Мы с ним застыли на пороге сказки, и, может быть, он теперь мой Вергилий, а я его Данте. Мы отправляемся в путешествие. Случайный лист бросается мне в лицо, а его волос не касается вовсе, когда я спешно и сбивчиво рассказываю о новостях: «У нас тут другой мир, а тебе в твоём всегда девятнадцать».
Мой язык любви – съеденный лимон из вашего чая, вовремя захваченный кофе, упоминание о вас в моём тексте.
Мой язык любви – моя память. Я помню о вас всегда, ваши истории продолжаются и повторяются со мной. И мне чуть легче оттого, что цветы в вазе у друга свежие.
Мы говорим долго, я всё больше болтаю, он всё чутче молчит. На пороге сказки пасмурно, возможно беспощадное листопадение.
Это мне кажется всегда особо смешным: чтобы попасть
