коротко сказала:
– Леди хочет поговорить с вами.
– И что, позвольте узнать, ее сиятельству от меня нужно? – беззаботно поинтересовался я.
– Она не «ее сиятельство», она просто леди, моя хозяйка, миссис Блэр. – Уточнение и дополнение были произнесены холодным, сдержанным тоном. – Вы идете?
– Не вижу причин, – не слишком любезно отозвался я. – Я что, у нее на побегушках? Если бы с ней случилась беда, серьезная беда, о которой она говорила мне в ресторане, если бы ее совершенно необоснованные страхи вдруг воплотились, я бы с готовностью бросился на помощь к ней, как и к любой женщине, но за такое короткое время ничего подобного случиться не могло.
– А я решила, что вы джентльмен, – последовал презрительный ответ. – Хорош джентльмен! Сидит тут, как пень, когда его зовет леди.
– Леди! – произнес я с таким сарказмом, что ее бесстрастное лицо покраснело, а невозмутимые глаза яростно вспыхнули. А когда я добавил: – Хороша леди! – мне показалось, она хотела меня ударить. Но она всего лишь усмехнулась и прошипела:
– И вы называете себя офицером, полковник? Вы невежа, обычный хам!
– Убирайтесь! – не выдержав, вскричал я. – Уходите. Я не хочу больше слышать ни о вас, ни о вашей хозяйке. Мне известно, кто вы и чем занимались, и вы не те люди, с которыми я хотел бы иметь дело. Я не желаю вас знать.
Она уставилась на меня, приоткрыв рот и выпучив глаза. Лицо ее мертвенно побледнело, и мне показалось, что у нее вот-вот начнется истерика от бессильной злобы.
Но неожиданно сцена изменилась. За ее спиной возникла сама леди, миссис Блэр. Ее высокая фигура возвысилась над горничной, на лице – борьба чувств: гнева, печали, ужаса.
Глава III
– Что это такое? – в большом волнении воскликнула она. – Подождите, Филпоттс, ничего не говорите, оставьте его мне… Ступайте в наше купе немедленно. Вы же знаете, нам нельзя уходить одновременно. Его нельзя оставлять одного, кто-то должен присматривать. Скорее, скорее, я за него волнуюсь. А теперь, сэр, – миссис Блэр обратилась ко мне, когда Филпоттс ушла, – может быть, объясните, почему вы ругаетесь с моей горничной и почему позволяете себе клеветать и бросаться обвинениями в адрес двух беззащитных женщин?
– Вы много услышали? – спросил я, чувствуя себя пристыженно. Моя совесть взыграла еще до того, как я поежился под ее испепеляющим взглядом.
– Достаточно, чтобы потребовать извинений. Как вы смеете? Как смеете вы говорить такие вещи? Что вы себе вообразили, о каких гадостях думаете, я не имею понятия, но вы ничего не знаете. У вас нет ни одной причины меня осуждать.
– Признаю, и давайте прекратим на этом, – взмолился я, ибо не мог заставить себя сказать ей, что она сама себя обличила своими речами и что она сама была главным свидетелем против себя. Это было бы слишком жестоко, воспользоваться нечестно полученным превосходством было бы неблагородно. Кто дал мне право судить ее?
Она пристально посмотрела
