«Пушкинской» мы разошлись. Я поехал домой, а она к своему папику.
Прошло пять лет, однако досада не отпускала – трахнуть Таньку я хотел из принципа. Случай представился в 1992-м. Работая сторожем в спортивном комплексе, я не грустил в одиночестве. Ночная сауна входила в моду и женщины стояли в очередь. Дошло и до Злобиной. Встретив ее, я поразился. Вместо цветущей, шикарно одетой девушки из автобуса вылезла неказистая старушенция в китайском пуховике.
‒ Привет, ‒ воняя дешевыми сигаретами, она прижалась ко мне щекой, однако главное разочарование ждало впереди. Раздев ее, я брезгливо осмотрел тело в мелких прыщиках, отвисшие груди и поморщился. Мы уединились. Не смотря на мотивацию, мое достоинство никак не реагировало на Танькину наготу. Поняв причину, она опустилась на колени.
‒ Долго ждал! ‒ освободив рот, сказала Таня.
Вернемся в далекий 1983 год. Расставшись с Блудовой (как казалось навсегда), я нашел ей замену. Наташа Касацкая, героиня ночных грез первого курса, подходила на эту роль. Получив первый опыт, она грустила в одиночестве, ожидая нового кавалера.
Наташа долго меня не мурыжила. Как практичная еврейка, она хотела замуж, а узнав про семью, остановилась на моей кандидатуре. Встречи с ней проходили одинаково. Я приезжал утром, мы трахались до прихода ее отца и брали тайм-аут. Папа обедал, уходил, и программа повторялась, Секс на Камасутру не тянул и разнообразием поз не отличался. Наташа ложилась на спину и, закрыв глаза, отдавалась. В отличие от Блудовой, ее волновал только результат. Заявив, что аборт не сделает, она терпеливо ждала беременности и загса. Уже наученный, я вычислял «опасные» дни, делал другие глупости и жениться на ней не собирался.
Четвертый курс приближался к Новому году. Погода не радовала, улицы превратились в коктейль из мокрого снега, зима тупила и не хотела наступать. Настроение соответствовало аномалии – я хандрил.
Касацкая надоела и уже не возбуждала. Большая грудь ее без лифчика свисала на живот. Чтобы не портить впечатление, я просил Наташу не снимать бюстгальтер, скрывающий заодно волоски, торчащие из сосков, как цветы в клумбе. Разглядывая мозоль, натертую в ее зарослях, я с ностальгией вспоминал бритый лобок Блудовой. В декабре я позвонил ей.
1984 год мы встретили у Марины. Уединялись, как и прежде, в ванной, куда похотливая Блудова, потеряв всякий стыд и осторожность, таскала меня всю ночь. Тогда я еще не знал, что в этом году поставлю точку в наших отношениях и фингал на ее face.
Весной вернулись знакомые хлопоты. Блудова понесла, рыдая, просилась замуж и, сделав аборт, опять меня не бросила. В отсутствие родителей я часто ночевал у нее. Однажды Марина заявила, что днем идет в гости – встречать одноклассника из армии, а вечером будет рада мне снова.
Выспавшись, в сумерках, я бодро жал кнопку звонка. Дверь не открывали. Я прислушался. В квартире, как и в подъезде, царила тишина. На улице, посмотрев в верх, обнаружил окно спальни открытым. Выходя из дома, по просьбе Блудовой, я закрыл его на шпингалет. Из автомата набрал номер. Трубку также никто не взял, однако утром я дозвонился.
‒ Привет, ‒ ответила
