глупо заморгал глазами.
Я озверел:
‒ Идиот, чем думал, когда в автобус лез? – только наручники спасли морду Финика от расправы. – Мотор взять не мог? Тебе сказали: «Ключ оставь», а ты тряпки пожалел, мудак!
‒ Заглохли оба! – по стенке бухнули кулаком.
Приехали. Взяв в понятые «этажерку», мусора начали обыск. Все новое – с бирками и этикетками – они кидали на кровать. Гора вещей росла.
‒ Мальчики, что же вы не сказали? – не сдержалась дежурная. – Я бы у вас половину забрала! – А, вы куда денете? – пристала она к ментам.
‒ До суда будут вещдоками, ‒ ответил один.
‒ Знаем ваши вещдоки, ‒ проворчала она, ‒ все по своим растащите!
При упоминании суда Пронькин встрепенулся и попросился в туалет. С него сняли браслеты и вывели в коридор. Неожиданно оттуда послышались звон разбитого стекла, топот и крики: «Стой! Куда?»
‒ Сиди, сволочь! – крикнул мент, вскочил и выбежал из комнаты.
Вернули хромающего Финика с опухшей губой и подбитым глазом. Оказавшись в коридоре, он выбил окно, выскочил на козырек, однако спрыгнув на землю, подвернул ногу и убежать не смог. Удовлетворение от его разбитой рожи я не скрывал.
Вместе с изъятым нас привезли обратно. Тетка угадала. Когда наши вещи свалили в дежурке, туда, побросав работу, набилось все ОВД. Бабы, порвав пакеты, мерили трикотаж, мужики, кряхтя, надевали обувь. Вещдоки на глазах превращались в конфискат!
Начались допросы. Мы врали, перекладывая вину друг на друга, однако следак, открыв УК, дал понять: с нами не шутят. К тому же попали мы в Адыгее, где рассчитывать на сочувствие не приходилось. Вечером меня завели в кабинет начальника. За большим столом сидел маленький человечек в гражданском костюме, белой рубашке и черном котелке. Выпученные глаза, идиотский вид и крашеные усы делали его похожим на героя Этуша в известном фильме. Не хватало только гвоздики за ухом.
Раскрыв опасность деяния, «товарищ Саахов» для виду пожурил и вынес судьбоносное решение:
– Тебя отпущу под подписку. На закрытие дела отца привезешь. Друга арестую: прыткий очень.
Я понял, что менты хотят денег.
Дома уже знали. Мама плакала. Отец, не понимая, что случилось, выглядел подавленным и не знал, как поступить.
Первым сориентировался дед.
– Сопли не распускай! ‒ сказал он, и мы поехали к Давиду Ароновичу, его приятелю и адвокату. Я рассказал подробности. Старый еврей внимательно слушал и, кивая головой, писал. Закончив, я ставил их вдвоем и вышел на улицу.
‒ Ну что? – спросил я, когда появился дед.
– Все плохо… – растерянно сказал он.
Исход дела зависел от того, как следствие разделит шмотки. Если поровну, то это крупный размер и каждому светит лагерь. Докажут мою меньшую часть – считай повезло: отделаюсь условным. Все зависело от хачей – вернее, мзды, которую они хотели. Однако мой законопослушный отец не умел давать взяток. Он
