Феодора за науку, оставила ему мазь, зашла в пекарню.
Подруга обслуживала покупателя с крупным заказом, а потому кивнула на скамью, чтобы Нина присела. Ожидая, аптекарша смотрела на хлеба в корзинках, на разложенные на прилавке сладости и сдобу. Обычно пьянящий запах свежей выпечки будоражил аппетит, руки сами тянулись к пышным лепешкам и медовым лукумадесам. Сегодня же Нину не радовал ни запах, ни вид сладостей.
Распрощавшись с покупателем, Гликерия наконец присела рядом с Ниной. В руках у нее была плоская миса с парой лукумадесов – знала, чем подругу побаловать.
Нина устало улыбнулась и отрицательно покачала головой:
– Спасибо, Гликерия. Ты уж прости, но после сегодняшних событий что-то кусок в горло не идет.
– Что случилось? Говорят, убили кого-то. Тебя-то звали зачем?
– Убили. Сикофант за аптекарем послал, вот меня и позвали. Отравили отрока.
На этих словах впечатлительная хозяйка пекарни схватилась за сердце, застыв на мгновение. Слезы покатились из глаз.
– Ой, горе-то. И за что ж мальцу-то такая смерть? Мать небось убивается.
Гликерия утирала слезы, причитая. Потом посмотрела повнимательнее на подругу.
– И как ты, Нина, вот это все так спокойно переносишь? Ты ведь тоже женщина, а не горюешь, не плачешь совсем. Неужто не жаль жизнь загубленную? – Голос ее сорвался, она прикрыла рот краем платка.
– Конечно, жаль. И отрока жаль, и мать его. Но ты же знаешь, сколько лет у нас аптека. Знаешь, сколько смертей я видела? И младенцев, коих спасти не смогли, и детей постарше, коих лихорадка унесла, и матерей, умерших от родильной горячки, и сильных мужчин, что умирали от пустячной раны, потому как слишком поздно к врачевателям пришли. И каждая смерть – еще и чье-то горе. Не всех спасти можно, как ни старайся. Божья воля человеку неподвластна. Сердце-то, оно болит за каждую душу ушедшую, да только слезы уже высохли. Одной молитвой и спасаешься.
Женщины долго еще сидели, обсудили и несчастную долю матерей, и опасности, что подстерегают в большом городе. Лукумадесы они вдвоем все-таки съели. Что лучше успокоит взволнованную душу, чем беседа с доброй подругой и выпечка, тающая во рту?
Солнце клонилось к закату, пора было закрывать пекарню да выставлять непроданный хлеб для нуждающихся. Феодор такой обычай завел у себя – ежели товар остается, то складывать его в корзину и выставлять вечером под портиком. Всегда найдутся люди, кому нужда не дает хлеба детям купить, а гордость не позволяет милостыню просить.
Нина распрощалась с подругой, пообещалась зайти завтра, если справится вовремя с заказами. Только попросила этими в грех вводящими лукумадесами ее больше не угощать, а то придется новые туники шить. Потому как нынешние от таких угощений скоро лопнут на той части тела, что как раз промеж головы и скамейки располагается.
Гликерия только фыркнула. Нина, не в пример хозяйке пекарни, слишком тоща, что для почтенной женщины не достоинство.
Глава
