тратите половину своего состояния на хобби, именуемое садоводством. Теперь пойдем дальше и спросим: какая польза обществу от Гарольда? Так что же вы собираетесь делать со всеми нами, Рона? Сожжете на костре?
Рона улыбнулась:
– Зачем подменять понятия, Джон? Уж вам-то костер в любом случае не грозит, потому что вы еще можете принести пользу. Придет время, и вы наконец осознаете, что дальше вести такое бесполезное существование нельзя, и снова приметесь за работу.
– Да, Джон, – опять подхватил Гарольд, – я не перестаю удивляться, как вы ухитрились застрять здесь так надолго.
Джон Уотерхаус закончил набивать трубку и начал раскуривать.
– Так было нужно, – сказал он, выпустив дым. – И обосновался я здесь навсегда. А вы, Рона, все равно коммунистка, признаете это или нет.
Рона опять улыбнулась:
– А я, в свою очередь, думаю, что вы, Джон, в душе тоже немного коммунист. Ну, может быть, не ортодоксальный, а христианский. Впрочем, таковым является каждый интеллектуал.
– Я интеллектуал? – Джон сделал затяжку. – Вы как-то мне это уже говорили, Рона. Но не убедили.
– И это я слышу от человека, который электрифицировал почти весь Дальний Восток? Не понимаю, как можно иметь дело с электричеством и не быть интеллектуалом? Все это вздор, мой дорогой Джон. В нашей деревне нас только двое интеллектуалов. Это вам известно не хуже, чем мне. Ну и Гарольд, конечно.
Гарольд шутливо поклонился.
– Спасибо, Рона. Да, признаюсь без ложной скромности: я интеллектуал. Этим горжусь.
– А вот Дуглас, к сожалению, подкачал. Ну сами подумайте, какой из садовода интеллектуал?
– Совершенно с вами согласен, – сказал я, поддерживая игру.
– Все равно, Рона, слишком уж много интеллектуалов вы сосредоточили в одном месте. Пожалуйста, исключите себя. Для интеллектуалки вы слишком хороши собой. Красивая женщина интеллектуалка – это нонсенс.
– А тут вы нарушили правила спора, Джон, и принялись делать мне комплименты. Это нечестно.
Но я видел, что комплимент Роне приятен. И удивился, потому что знал, насколько Рона равнодушна к своей внешности. Хотя выглядела она замечательно. И не то чтобы казалась много моложе своих тридцати четырех лет, но вид у нее был такой, как будто тридцать четыре года – это именно тот возраст, который ей лучше всего подходит. И так было у нее всегда, начиная с шестнадцати лет. В деревне много судачили по поводу того, почему Рона не вышла замуж, но все соглашались, что только не потому, что у нее не было возможностей.
– И что самое главное вы вынесли из Оксфорда, Рона? – добродушно произнес Джон. – Кроме классиков, конечно.
– Да, пожалуй, в первую очередь классики. Они научили меня логически мыслить, Джон. Но в данном случае мне не сильно нужна логика, чтобы понять, что вы не такой простодушный, каким притворяетесь, и что на самом деле ваше мнение по любому важному вопросу не отличается от моего. Но я не буду пытаться
