учительницей начальных классов и меня определила сначала вожатой, а потом через полгода, вместо неё стала учительницей её класса. Она уже болела, ноги у неё отнялись. Я пока жила в Краснодаре ходила на курсы учителей. Вот и закончила их в конце 1940 года и меня сразу взяли на место бабы Иры. Мне тогда уже было двадцать два года.
– Как двадцать два? Тебе, что сейчас двадцать семь?
Недоумённо спросил Анисим.
– Да, даже больше. Я же жила по документам сестрёнки. А она была на три месяца меня старше. Так, что больше двадцати семи. Спокойно ответила Варя.
– Подожди, ну этого не может быть? Тебе не больше двадцати?
Сказал Анисим.
– Нет, я не вру. Зачем мне это. И в немецких документах это записано. А у них это строго. Просто я такая худая, поэтому и выгляжу так молодо. Плохо меня здесь кормили. Слава богу, хоть не насиловали и не били. Правда и я повод не давала. Только Фриц – старший сын хозяйки подглядывал иногда за мной, особенно когда я мылась. Но фрау Берта – хозяйка, быстро его от этого отучила. Пару раз врезала ему мокрой тряпкой, когда застала его на дереве над летней душевой, где я мылась. Он оттуда кубарем скатился, так она его и на земле, лупила мокрой тряпкой, пока он не сбежал от неё на речку.
Тут немцы с нами обращались не, как себе равными, а как с недочеловеками. Называли нас ундерменшен фрау – женщина недочеловек. Это придумал их Геббельс, так мне говорила Эльза, вторая дочь хозяйки. А мне и хорошо было поначалу, не приставали и не били. Но жила я, как скотина, их собственность – айгентюм. Эльза меня так и называла и никак иначе. Я молчала и плакала по ночам. Мне даже котёнка нельзя было завести. Вот только два месяца назад, что-то пошло не так, хозяин запретил Эльзе меня так называть и разрешили завести котёнка, и даже ничего не сказали, когда я его назвала Тишкой. Правда хозяйка возмущалась, когда я при ней кормила его. И всегда меня посылала в хлев. А Тишка боялся коров и свиней и не шёл за мной, а прятался от всех, особенно от сыновей хозяев. Они, наверное, его били, я не видела, но, когда он слышал их голоса, убегал из дома и прятался. В общем так и жила. Работала с пяти утра и до девяти вечера, когда все ложились спать. Летом ещё ничего было, тепло. А зимой холодно, у меня в комнате не топили и укрыться я могла только старыми тонкими одеяльцами. А комнату мою вы видели.
– Это какая из них? Спросил Анисим.
– Ну та в которой вы меня и нашли, где кроватка стояла. Сказала Варя.
– Подожди там же тесно, а кровать совсем маленькая. Сказал Анисим.
– Да, полтора квадратных метра, а кровать Эльзы, когда ей было шесть лет. Метр в длину и тридцать сантиметров в ширину и никакой перины, только солома. Вот так я и прожила все два года в этой комнатёнке. Тихо и спокойно сказала Варя.
– Это же не комната, а чулан. Я сначала так и подумал. Сказал Анисим.
– Это первое слово по-русски, которое я услышала за два года – «чулан что ли». Я уже думала я с ума сошла, а когда услышала- «А чёрт тебя подери, выходи ты кто такой»? Тут я зарыдала.
Сказала Варя и снова зарыдала не в силах совладать со своими
