был богатырский, и прозывался он мужественно – «Тембр». Хотя я бы переименовал его в «Грохот», потому что на страшной скорости девятнадцать сантиметров в секунду он дребезжал, будто бы звуки пачками осыпались с крутящейся ленты и звякали, проваливаясь под фальшь-панель. Но Граф любил его и скорей согласился бы жить на улице, чем остаться без гремящей игрушки.
Хозяин сел на диван, пригласил на свободное место Лену. И Мишка, конечно же, сразу подтащил себе стул так, чтобы оказаться рядом с невестой. А я прихватил со стола бутылку, срезав наскоро полиэтиленовую пробку, и забился в дальний угол, где для таких же, как я, был брошен свернутый половичок. Налил стакан до половины, а бутылку спрятал за спину, считая, что, как послушный носильщик, имею на нее полное право. Интели на диване… Интели – значит – интеллигенты. Так звали подобную публику в одном из романов братьев Стругацких. Этих я знал почти наизусть… Так интели наши попробовали было зацепиться своими еще полутрезвыми языками, но тут же их оборвали. Ввалился гость, следом другой, а потом народ повалил косяком, вроде весенней корюшки. Так что дверь даже не запирали.
Да, славно мы тогда отметили день рождения Графа. Двадцать два года стукнуло мужику, и вся Петроградская сторона валила к нему в гости. Кто чувствовал себя при деньгах, чем-то одаривал именинника, но основная масса выставляла выпивку. Сперва где-то попахивало закуской – сыром и вареной колбасой, накромсанными наскоро, но еда разошлась еще быстрее, чем спиртное. Да и пили мы не водку, не портвейн, а сухое белое, что лилось в глотку как бы само собой.
Сначала я отмечал приходящих, пока еще не дошел до дна первой бутылки. Не всех, разумеется, поскольку в маленькую комнату набилось человек, наверное, тридцать. Но одну пару я хорошо разглядел: одинакового небольшого росточка, метр шестьдесят пять, думаю так; она – пухленькая, светленькая, подвижная и живая; он – темный, сухой горбун с длинным клювом на месте носа, молчаливый и мрачный. Надя сразу подсела к Графу, потеснив остальных на диване, а Юра цапнул налитый стакан и взгромоздился на подоконник. Впрочем, его сразу от меня заслонили прибежавшие следом.
Пришел кругленький очкарик с зачехленной гитарой. Его я проследил до места, надеясь пододвинуться ближе, как только остановят магнитофон и зазвучит человеческий голос. Любой живой инструмент предпочитаю электронным и механическим штучкам. Подходили парни; кого-то я знал еще по боксерской спартаковской секции, кого-то случайно встречал на Большом, на Ленина или в Матвеевском. Прибегали девицы; снизу, с моего места, было трудновато оценить их качество; впрочем, я уже довел себя до кондиции, когда все женщины приблизительно одинаковы и, если не прекрасны, то хороши. Есть ноги, есть попки, а все, что выше талии, скрывалось клубами табачного дыма.
Девочка Таня появилась ближе к полуночи. Пришла она с приятелем, Гариком, – потом я его вспомнил, он приходил пару раз с Графом на тренировки. Красивый был парень, да только портил его короткий нос. Что-то там такое начало спускаться
