актуальной еще несколько веков назад. Поскольку в этой культуре для поэта обязательно выказывать уважение к авторитетам, то любое новое произведение должно было быть намеренно подражательным – так сохранялась преемственность поколений. В задачи читателя входило оценить изящество перепасовки с предшественниками. Но в какой-то момент объем текстов, входивших в образовательный минимум, стал слишком велик – и продираться через слои перекличек стало затруднительно. То есть возникла проблема узнавания старого в новом.
И через такой рубеж проходит любая культура. Помню, что когда я еще писал стихи, то сочинил очень неплохой шутливый текст, насквозь пронизанный ссылками на классику. Там речь шла о том, что сегодня-де поэту нечего делать, потому что все захватили постмодернисты. Заканчивается этот опус следующими строчками, прям напичканными отсылками:
«Театр уж полон. Ложно ждете вы,
Что выйду я читать свои строфы:
Меня не пустят далее двери.
Как Антуан де Сент-Экзюпери
Я сбит постмодерническим «Люфтваффе»,
Непризнан, бесталанен и слюняв,
И девой гумилевскою в «Жирафе»
Сижу, колени тонкими обняв».
Я процитировал себя не из самолюбования (хотя это произведение считаю удачным), а потому что настоящим шоком для меня было его прочтение нескольким близким людям. Каждый из них прекрасно разбирался в литературе, отлично знал и биографию Экзюпери, и тексты «Жирафа» и «Онегина» – и почти все отсылки, которые имелись в других, предшествующих строфах. Но – о, ужас – никто почти ничего не расслышал. Потому что стихотворение было написано в нынешнее время, когда культуры (притом великой) стало настолько много, что даже люди c большим интеллектуальным багажом утратили способность быстро схватывать пародии и имитации.
Так происходит распад культурного пространства. Становится возможным, что интересы нескольких вполне культурных людей вообще перестают пересекаться. То есть – одно дело, если я люблю Толстого и не люблю Тургенева, а мой товарищ – наоборот. Другое – когда мы можем до одури любить литературу, но при никогда не слышать про любимых авторов другого человека. «Тургенев? Ну да, видел на полках, но не читал – про что он?». Понятно, что в XIX веке такое было невозможно, а вот сейчас – легко. Исключение составляет, конечно, школьная программа – единственное, что хоть как-то объединяет знания и формирует предпочтения всех людей данной культуры.
Важно подчеркнуть, что, говоря о распаде, я не вкладываю в это понятие никаких негативных коннотаций. Конец единой культуры (или ее сужение до чисто школьных рамок) – это само по себе не плохо. Куда хуже – когда культура настолько бедна и голодна, что вся вертится вокруг нескольких имен. Но если даже русская – довольно молодая – культура уже перестала быть единой, то о мировой и говорить нечего.
И это,
