не считал себя виновным, но вот голоса творили что-то непотребное, не позволяя ему сдаться.
– Я ничего вчера с ней не сделал.
Или же сделал?
Он сам не понял, как легко себя выдал.
Капитан шагнул к Тархельгасу. Кто-то из каст отошел от него, не собираясь препятствовать закону и кодексу. Среди них точно был Сэтигас.
– Ее слова – ложь. – Он выставил перед собой клинок, на что стража ответила незамедлительно, обнажив мечи.
Непонятно, на что конкретно рассчитывал Тархельгас. Против всей стражи, оставшись в меньшинстве, да с такими обвинениями в свой адрес.
Может, он наивно полагал, что истина могла защитить его лучше меча?
Так или иначе выяснить это ему не удалось.
Глухой удар, внезапная боль в затылке, и он рухнул на пол.
Последнее, что Тархельгас увидел перед тем, как потерял сознание, был нависший над ним Шатдакул.
Должно быть, шел уже третий лик, как его держали в сырой камере где-то в подвалах дознавателей. Или больше.
Он не мог сказать конкретно, сколько времени провел без сознания, поэтому оставался в полном неведенье, что происходит. К нему никого не пускали, и за исключением старого безмолвного смотрителя, который один раз в лик оставлял у камеры отвратительные помои, Тархельгас не видел ни души.
Он не мог спать, есть или хоть как-то успокоить дикий хор голосов в голове. Ночью становилось до омерзения холодно, так что к голому камню невозможно было прикоснуться, а днем камеры наполнялись зловоньем столичных нечистот, выворачивая наизнанку.
Здесь не нашлось места ни лежанке, ни одеялу или хотя бы сухой соломе. Нужду приходилось справлять в одном из углов, а о других малозначимых неудобствах он и вовсе перестал думать. На пятый лик Тархельгас привык к смраду, а сдавшись под напором голода еще через лик, принялся за похлебку, от которой несло тухлой рыбой.
Постепенно он начал привыкать ко всему. Ко всему, кроме холода, от которого легкая тренировочная рубаха, в которой его и бросили сюда, практически не защищала.
Однако, несмотря на все тяготы и лишения, Тархельгас не сдавался и не падал духом, веря до самого конца в свою невиновность и в то, что каста вызволит его из заточения. Ведь как-никак Тибуроны славились своим умением выживать вопреки логике и здравому смыслу. Это было заложено у них в крови.
И вот когда одиннадцатый лик шел к своему завершению, а камера стала вновь отдавать ледяным дыханием грядущей зимы, к нему наконец пришли.
Сначала он различил лишь тонкую фигуру в черном плаще и капюшоне, наблюдавшую за тем, как он ходил по камере в попытках согреться. Тархельгас окликнул человека, слабо надеясь, что ему ответят, или, хуже того, он боялся, как бы эта тень не была игрой сознания, которое постепенно утрачивало стойкость.
Человек молча подошел к клетке камеры и, остановившись от нее в паре шагов, снял капюшон.
Принцесса Астисия из дома Бруджаис от
