образом я могу убеждать себя, что, возможно, она чудесным образом исцелилась. Или, может, хотя бы частично восстановила движение конечностей. Потому что если до сих пор нет…
– Я связывался с ней через FaceTime на прошлой неделе, – сообщает Кертис.
Я резко поворачиваю к нему голову.
– Вы поддерживаете связь?
– Едва ли. Связывались только пару раз с тех пор, как мы все отсюда уехали.
– Мне она сказала убираться вон, – говорю я. – Не хотела меня видеть.
– Дело не лично в тебе, – поясняет Кертис. – Мне она тоже сказала, чтобы убирался – тогда, десять лет назад. Я подождал какое-то время, потом позвонил.
Я внутренне съеживаюсь.
– И как она?
Его печальные глаза говорят все, что мне нужно знать.
– Все еще в инвалидном кресле. Немного может двигать руками. Я думал, что смогу заехать ее навестить до или после этой нашей встречи – в зависимости от того, где она сейчас живет. Но она не захотела.
Хизер встает.
– Почему мы здесь сидим? Я хочу отсюда выбраться, – объявляет она.
Она смотрит на Дейла, словно он может с помощью магии перенести ее вниз на пятнадцать километров, да еще и в полной темноте, по льду и голым скалам.
– Сегодня вечером мы никуда не пойдем, – резко отвечает Дейл. – Нужно подождать до утра.
Хизер смотрит на всех нас, ожидая подтверждения.
– Поверь: если бы был хоть какой-то способ отсюда выбраться, то меня бы уже здесь не было, – говорит ей Кертис.
– В темноте спускаться слишком опасно. Тут везде расщелины, – вставляю я.
Хизер с неохотой снова усаживается на место. Все опять молчат. Брент выливает остатки виски себе в стакан и выпивает. Я поднимаю валяющуюся на столе бутылку из-под пива. Весь стол залит пивом, но меня это сейчас не беспокоит.
Хизер так крепко сжимает руку Дейла, что у нее белеют костяшки пальцев.
– Зачем кому-то это делать? – спрашивает она.
Похоже, никому не хочется говорить очевидное.
– Все дело в Саскии, правда? – говорю я, прилагая усилия, чтобы мой голос звучал твердо. – Кто-то думает, что ее убил один из нас. Наверное, этот человек или люди не знают это точно, или они пошли бы в полицию, но они это подозревают. Поэтому они и собрали нас здесь вместе, чтобы вычислить убийцу.
Я надеюсь, что мое чувство вины не отражается у меня на лице.
«Все в порядке, – говорю я сама себе. – Никто не знает, что ты сделала».
Я не знаю, что пугает меня больше – перспектива разоблачения? Или возможность, что Саския не умерла, как я предполагала, а ее убил кто-то из этих четверых?
Судя по тому, как все собравшиеся смотрят друг на друга, они думают то же самое.
«Ты убийца Саскии?»
Конечно, если только действительно один из нас не убийца. Кертис откашливается.
– Послушайте, мы даже точно не знаем, мертва
