мешало. Например, Боря не любил отходить от дома дальше тех мест, которые видел из окон своей квартиры. А отъезжать он тем более не любил, потому что транспорт ему обычно попадался ненадежный. Самолеты, в которые садился Боря, задерживались с вылетом, в автобусах кончался бензин, машины попадали в «пробки», а корабли заплывали в туман.
Приятнее всего было бы прославиться, не слишком удаляясь от дома. Но возможно ли такое? Боря взялся перечитывать книги о великих людях. Да, многие из них, очень многие, путешествовали. Или просто уезжали из родных мест. Однако встречались и такие, кто всю жизнь прожил в одном городе. Это обнадеживало. Но одновременно оказалось, что немало знаменитостей питало склонность к игре на разных музыкальных инструментах. И это настораживало. Потому что хоть Боря и любил спеть иной раз про себя песню-другую, музыке он специально не учился. Кроме того, он заметил, что почти у всех гениев приключалось в жизни что-нибудь печальное. Боря встревожился. Тревожные мысли, как тучи, бродили у него в голове, и однажды молнией проскочила между ними идея.
Он решил изучить во всех подробностях судьбы тех, кто стал знаменитым, и вывести формулу славы. Потом подставить в эту формулу себя – а там уж как выйдет.
Боря не сомневался в том, что выйдет, как надо.
Так появилось у него то, что называют Делом Всей Жизни.
Прошло уже довольно много лет с того дня, как Боря навеки полюбил трамваи. Он заметно вырос, лицо свое утеплил бородою, начал собирать монеты. Но говорил так:
– Самый важный возраст в жизни человека – это четыре года.
Не все могут с этим согласиться, и многие действительно спорили. А он только щурился в ответ и улыбался своей удивительной улыбкой.
Боря умел улыбаться так, как улыбаются коты и кошки.
Тех, кто смотрит им прямо в глаза, они встречают с серьезным видом. На самом же деле, они улыбаются, но только тем, кто видит их сбоку, в профиль.
Кажется, что человеческой физиономии не под силу воспроизвести эту загадочную улыбку, не так она устроена. И все же Боря сумел приспособить кошачье выражение к своему лицу. Улыбаясь в фас, он всегда оставался серьезным в профиль».
– Ну, ясно, – кивнул Вахрамей. – Все дело в формуле этой. Позавидовал ему кто-то, вот все так и получилось.
Федор Коныч промолчал. Что тут скажешь – выше взлетишь, больнее падать. Сколько он таких перевидал за свою жизнь! Он-то сам Лёлечке всегда говорил: «Главное, не высовываться. Будь, как все». Да Лёлечка разве послушает! Вот участок они садовый получали от его организации. Дали всем план. Там указано: на каком расстоянии от границы ставить дом, сколько должно быть яблонь, где разбивать огород. Столько-то вишен вдоль забора, столько-то кустов смородины. А по бокам от калитки рекомендовано посадить елки. Лёлечка и взвилась: «С ума, что ли, сошел, – кричит, – елки сажать! Вымахают – весь участок нам
