станет её оружием.
Он употребил почти те же выражения, что и Карлтон.
– Я так хочу, чтобы они прислушались ко мне! – воскликнула она. – В конечном итоге, это всё равно, что обрести очень громкий голос.
Он взглянул на неё и улыбнулся.
– Да, голос, к которому прислушаются мужчины.
Мэри Грейсон стояла у камина. До сих пор она молчала.
– Вы ведь не бросите «Клоринду»? – спросила она.
Джоан собиралась, однако что-то в голосе Мэри заставило её, против собственной воли, передумать.
– Нет, конечно, – ответила она. – Буду вести обе. Получится эдакий пишущий Джекил и Хайд.
– Как вы станете подписываться? – поинтересовался он.
– Своим именем, полагаю, – сказала она. – Джоан Оллуэй.
Мисс Грейсон пригласила её зайти к ним домой на ужин, однако Джоан нашла повод отказаться. Ей хотелось побыть одной.
Глава 5
Когда она покидала контору, сумерки угасали. Она свернула на север, выбирая широкие, плохо освещённые улицы. Направление не имело значения. Она хотела подумать, точнее, помечтать.
Всё складывалось так, как она предполагала. Начнёт с того, что станет силой в журналистике. Она смирилась с идеей фотографии… даже увлеклась ею. Её сфотографируют анфас, так что, говоря со своими читателями, она будет смотреть им прямо в глаза. Это заставит её оставаться самой собой, просто полной надежд любящей женщиной: чуть лучше образованной, чем остальные, благодаря дополнительным возможностям, заглядывающей чуть дальше, поскольку у неё был досуг подумать, но в остальном ничем не превосходящей других, таких же молодых да энергичных. Эта абсурдная журналистская поза всезнания, непогрешимости… этот несуществующий наряд высшей мудрости, который, как в той сказке про одежду короля, надевался, чтобы всем этим напыщенным ничтожествам с Флит-стрит скрыть свою наготу! Ей ничего подобного не понадобится. Она станет подругой, товарищем, таким же слугой великого владыки, советующимся с ними, просящим их помочь. Правительство народа для народа! Оно должно воплотиться в реальность. Эти безмолвные, задумчивые трудяги, спешащие домой по темнеющим улицам, эти терпеливые ушлые домохозяйки, отбрасывающие тени на опускающиеся ставни – это они должны придавать миру форму, а не журналисты, для которых вся жизнь была «печатным материалом». Этот чудовищный заговор, когда-то мечом, церковью, теперь вот прессой, отдал всё правление в руки нескольких чванливых старых джентльменов, политиков, ведущих авторов, лишённых сочувствия и понимания. Настало время от них избавиться. Она поднимет новый флаг. На нём будет написано не «Слушайте меня, дурни», а «Говорите со мной. Откройте мне ваши тайные надежды, ваши страхи, ваши мечты. Расскажите мне о своём опыте, о своих мыслях, рождённых в знании, в муках».
Она вступит с ними в переписку, пройдёт среди них, заговорит с ними. Сложность поначалу будет в том, чтобы заставить их ей писать, открыться. Эти безголосые массы никогда не открывали ртов, от их
