бросившихся на него с двух сторон парней. Отскочил назад, ударил наступавшего мажора в солнечное сплетение. Тот согнулся, застонав, но успел выставить шокер и нажать кнопку. Раздался треск, показавшийся оглушительным. Колени Алексея подогнулись, он застонал и, сделав ещё один шаг назад, повалился на кровать рядом с Мариной.
– Жми на камень, – простонал, отключаясь.
Она успела заметить, как поднимаются с пола дружки мажора, как сам он распрямляется и зло сверкает глазами. Он что-то говорил, приказывал, но смысл ускользал. В висках стучало одно: «Жми на камень, жми на камень…».
Послушалась, поднесла руку, устроила на сморщенной тёмной поверхности большой палец и с усилием надавила. Камень, словно кнопка прибора, утонул в оправе. Софиты ярко вспыхнули и погасли. Ленты светодиодов умирали медленно. Комната погрузилась в кромешную темноту.
– Что за… – выругался Жора. – Альба! Проверь камеры! Рыжий, займись освещением!
Загудела сирена, перекрывая голоса и звуки дыхания. Марина нащупала плечо Лёши, наклонилась и зашептала:
– Эй! Ты жив?
Потом вокруг кровати возникла сверкающая воронка. Словно мощное торнадо подхватило всех и сплело в копошащийся клубок. Всё, что могла сейчас Марина – это крепко держаться за Алексея и придерживать на груди полы толстовки.
3. Иномирье
Алексей
Сначала услышал говор. Не русский, но совершенно понятный. Почему-то не удивился и не заинтересовался. Потом почувствовал, что лежу на твёрдом холодном полу. Последнее, что помнил: темнота и вой сирены. Нас всех загребли? Без разбора?
Что ж, если я в обезьяннике, тётка скоро вытащит – в этом я не сомневался.
Гул толпы раздражал. Почему здесь битком? Митингующих, что ли, упаковали? Ничего вроде о несанкционированных акциях не слышал.
Приоткрыл глаза. Прямо перед носом щетинилась высоким ворсом зелёная ковровая дорожка. Упс. Не обезьянник. Поморгал. Прислушался. В общем радостном гуле слышались отдельные не слишком праздничные «Рано… рано…».
Чуть-чуть двинул головой, в глазах снова потемнело, но успел заметить изгиб ковра, обнимавший подиум. На нём маленькие изящные ступни в кожаных сандалиях, опутавших ремешками тонкие щиколотки. Максимально скосил глаза и увидел её!
Марина, облачённая в золотое струящееся платье, сидела на троне так, словно изображала Клеопатру на сцене студенческого театра. Волосы её были по-прежнему собраны в высокий хвост, а лоб пересекал золотой обруч. Смотрела девушка строго, но не на меня, а на мужчину, которого я не видел. Только слышал.
– …Рано, – поддакивал толпе глухой бас. – Разве ты не знала, Мариийн, когда должна возвращаться? Сколько полных лет исполнилось?
Марина наклонила голову, продолжая сверлить собеседника недобрым взглядом:
– Восемнадцать.
– Как? Как это возможно?
Мне представилось, что мужик воздел руки и потряс возмущённо. Не удержался, хмыкнул.
