усталым жестом вытер лицо. Ноги едва держали его. Он оперся на стоявшего позади спокойного ослика.
Бычков сгоняли по сходням другого лихтера. Еще одно стадо прошло через ворота и теперь ждало своей очереди.
– Дело идет быстрее, чем вы боялись, – сказал Хорнблауэр.
– Видите, как они гоняют этих бедняг, – нравоучительно произнес Таплинг. – Гляньте-ка! Дела идут быстро, если не щадить людей.
Цветной раб свалился под тяжестью своей ноши и лежал, не обращая внимания на град палочных ударов. Ноги его слабо подергивались. Кто-то оттащил его с дороги, и движение мешков в сторону лихтера возобновилось. Другой лихтер быстро заполнялся стиснутым в сплошную мычащую массу скотом.
– Надо же. Его туземное высочество держит слово, – дивился Таплинг. – Если бы меня спросили раньше, я бы согласился на половину.
Один из погонщиков сел на причал и закрыл лицо руками, посидел так немного и повалился набок.
– Сэр, – начал Хорнблауэр, обращаясь к Таплингу.
Оба англичанина в ужасе посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью.
Дюра начал что-то говорить. Одной рукой он держался за ослиную холку, другой жестикулировал, как бы произнося речь, но в его хриплых словах не было никакого смысла. Лицо раздулось больше своей природной толщины, исказилось, к щекам прилила кровь, так что они побагровели даже под густым загаром. Дюра отпустил ослиную холку и на глазах у англичан пошел по большому полукругу. Голос его превратился в шепот, ноги подкосились, он упал на четвереньки, а затем и плашмя.
– Чума! – воскликнул Таплинг. – Черная смерть! Я видел ее в Смирне в девяносто шестом.
Англичане отпрянули в одну сторону, казначей и солдаты – в другую. Посредине осталось лежать подергивающееся тело.
– Чума! – взвизгнул молодой матрос.
Он был готов броситься к баркасу, остальные побежали бы за ним.
– Стоять смирно! – рявкнул Хорнблауэр.
Он испугался не меньше других, но привычка к дисциплине так прочно въелась в него, что он машинально остановил панику.
– Какой же я дурак, что не сообразил раньше, – сказал Таплинг. – Умирающая крыса, тип, которого мы приняли за пьяного… Я должен был догадаться!
Сержант казначейского эскорта и главный надсмотрщик что-то бурно обсуждали между собой, то и дело тыкая пальцами в сторону умирающего Дюра; сам казначей прижимал к себе одежду и с зачарованным ужасом глядел под ноги, где лежал несчастный.
– Сэр, – обратился Хорнблауэр к Таплингу, – что нам делать?
Характер Хорнблауэра в чрезвычайных обстоятельствах требовал действовать немедленно.
– Что делать? – Таплинг горько усмехнулся. – Мы останемся здесь и будем гнить.
– Здесь?
– Флот не примет нас обратно. По крайней мере, пока не пройдут три недели карантина. Три недели после последнего случая заболевания.
– Чушь! –
