в детский сад. Никита на работе. Я в вынужденном отпуске – и оставлен в ваше полное распоряжение. Кофе и легкий перекус будут готовы через пять минут. Я жду вас внизу.
Несмотря на свои габариты, он легко поднялся из кресла и бесшумно вышел из комнаты.
– И что это было? – резко сев, спросила саму себя Катя. – Как же его зовут?
– На всякий случай, если вчера это прошло мимо вас, – раздался голос за дверью, – позволю себе напомнить: меня зовут Иван.
Катя рухнула обратно в кровать и от стыда закрылась с головой одеялом. «Надо спуститься вниз и испить чашу позора до дна. Лучше сразу умереть, чем жить в мучительном ожидании», – решила она и, спихнув с себя одеяло, резко встала. Надев старенькие джинсы и мужского кроя рубашку, аккуратно приготовленные для нее Натальей, она постаралась привести то безобразие на голове, что называется волосами, хотя бы в относительный порядок. После нескольких попыток к ней пришло осознание тщетности прикладываемых усилий. Успокоив себя тем, что до этого было немногим лучше, она сделала вид, что именно в таком анархистско-демократичном стиле все задумывалось, и вышла из своего убежища.
На кухне витали ароматы свежемолотого кофе и еще чего‑то очень вкусного. Иван колдовал у плиты, и из‑за его спины было не видно, на каком именно этапе находился творческий процесс. Воспользовавшись удобным моментом, а женское любопытство сродни кошачьему, она рассмотрела его внимательнее, даже с определенной долей бесцеремонности. Он не был таким высоким и огромным, как показался ранее, скорее широким, не толстым, а именно широким, громоздким, хотя, возможно, и это впечатление было обманчиво. Большой белый свитер крупной вязки не давал возможности составить окончательное мнение о его телосложении, но поднятые до локтя рукава демонстрировали сильные предплечья и широкие, совсем не аристократические запястья и кисти рук. Иван двигался легко, быстро, и движения его были четкими, уверенными, без лишней суетности. Он прекрасно знал, где что находится и как со всем этим обращаться. Между тем кушать хотелось немилосердно, и разливающиеся ароматы способствовали тому, что желудок почти готов был переварить сам себя. Катя, потеряв интерес к «шеф-повару» и не выдержав пытку голодом, цапнула из хлебницы хрустящую горбушку багета.
– Что я вчера натворила? – поинтересовалась она и, почти не жуя, проглотила хлеб, стараясь по мере сил отвлечься от происходящего у плиты. – Буйствовала?
– Так, сразу поставим все точки над i, – заговорил он, не поворачиваясь и не отвлекаясь от процесса готовки. – Вы не устраивали стриптиз и не танцевали на столе, не приставали ко мне с циничными предложениями, вы не храпели, ну, во всяком случае утром. Перестаньте, пожалуйста, наедаться хлебом. Во-первых, завтрак уже готов, а во‑вторых, так можно испортить желудок.
До этого момента полностью уверенная в своей безнаказанности, она успела, как ей казалось, незаметно стащить еще кусок
